Ошибка Нострадамуса - [51]

Его цыганка сразу почувствовала неладное. Ластилась к нему как котенок, не отходила от него ни на шаг. Толстому же было тогда так плохо, что ее самоотверженная преданность казалась ему совершенно неуместной, и он велел Авдотье убираться на все четыре стороны.

— Да что с тобой, Федя, — спросила она с таким искренним участием, что он невольно ответил:

— Жить не хочется, Авдотья.

— А что случилось?

— Проигрался в пух и прах. Мою фамилию занесут в черный список, а я такого вынести не могу.

— И много ты должен?

— Да какая разница?

— Назови сумму. Может, я смогу тебе помочь.

Федор скептически усмехнулся, но сумму назвал.

— Я сейчас уйду. Обещай мне ничего не предпринимать до моего возвращения.

— Обещаю, — устало сказал Американец.

Следующие двое суток он много пил, чтобы забыться. Когда цыганка наконец пришла и вручила ему толстую пачку денег, он подумал, что бредит.

— Здесь весь твой долг, — сказала Авдотья. — Можешь не считать.

— Где ты взяла? — спросил он, когда к нему вернулся дар речи.

— У тебя, — ответила она просто. — Ведь мы с тобой вместе уже пять лет. За это время я получила от тебя много дорогих подарков. Я их бережно хранила, а теперь вот продала. Так что эти деньги твои.

Он впервые жизни был так растроган, что бросился к ее ногам. Был только один способ отблагодарить ее. Через неделю они обвенчались. Но злой рок преследовал семью Американца и когда его не стало. Спустя пятнадцать лет после смерти графа его жену Авдотью Михайловну Тугаеву-Толстую зарезал собственный повар, допившийся до белой горячки.

Несмотря на скандальную репутацию, среди друзей Толстого числились такие знаменитости, как Вяземский, Давыдов, Александр Тургенев, Батюшков, Жуковский, а позднее и Гоголь с Пушкиным. Особенно близок он был с Вяземским. В бесценных записных книжках Петра Андреевича, в этой жемчужной россыпи статеек, набросков, заметок, всяких мелочей и безделок, впитавших всю закулисную историю русской литературы более чем за полвека, часто встречаются записи о Федоре Толстом. Вот несколько из них.

«Неизвестно почему, — пишет Вяземский, — Толстой одно время наложил на себя епитимью и месяцев шесть вообще не брал в рот хмельного. Во время одних пьяных проводов, когда его приятели две недели пьянствовали, он один ничего не пил. Только уже уезжая в санях с Денисом Давыдовым, попросил: „Голубчик, дыхни на меня“. Ему захотелось хоть понюхать винца».

Но воздержание, конечно, было только временным. Через полгода Американец наверстал упущенное. Тот же Вяземский вспоминает: «У кого-то в конце обеда подали закуску. Толстой от нее отказался. Хозяин стал настаивать:

— Возьми, Американец, весь хмель как рукой снимет.

— Ах, боже мой, — воскликнул Толстой, перекрестившись. — Зачем же я два часа трудился? Нет уж, слуга покорный, хочу остаться при своем.

А однажды в Английском клубе сидел перед ним барин с красно-сизым цветущим носом. Толстой смотрел на него с сочувствием и почтением, но увидев, что во время обеда этот господин пьет только воду, вознегодовал и воскликнул: „Да это самозванец! Как он смеет выдавать себя за одного из нас!“»

* * *

С Пушкиным Толстой был знаком с 1819 года. Отношения у них были вполне приятельские. Толстой несколько раз приглашал его на свои званые обеды, что считалось большой удачей, потому что граф был изумительным кулинаром. «Обжор властитель, друг и бог», — называл его Вяземский. «Не знаю, есть ли подобный гастроном в Европе!» — вторил. ему Булгарин.

А юный Пушкин играл с огнем. Его убийственные эпиграммы на высших сановников и на самого царя распространялись в многочисленных списках. И доигрался. В апреле 1820 года к нему явился квартальный и повел его в Главное полицейское управление. Там его продержали четыре часа, после чего препроводили в кабинет генерал-губернатора Петербурга графа Милорадовича — того самого, русского Баярда.

Милорадович отечески пожурил Пушкина за легкомыслие и сообщил, что государь повелел учинить обыск в его квартире, дабы изъять все крамольные сочинения.

— Не извольте беспокоиться, граф, — сказал Пушкин, — прикажите подать перо и бумагу, и я их вам запишу — все до единого.

И он тут же на месте исписал целую тетрадь.

— Молодец, — сказал Милорадович, — это по-рыцарски. Думаю, что государь вас простит, если вы пообещаете исправиться.

На следующее утро Милорадович явился к императору с докладом. Выслушав его, Александр спросил:

— Ну и как же с ним следует поступить?

— Я, Ваше Величество, пообещал ему от Вашего имени полное прощение, — сказал Милорадович.

Александр поморщился:

— Не рано ли? — Но вспомнив, что он первый либерал страны, улыбнулся уголками губ. — За него просил Карамзин, — произнес император. — Он предложил отправить его служить на юг, к Инзову. Ну и быть по сему.

Инзов, побочный сын великого князя Константина Павловича, был главным попечителем южных губерний. Это была ссылка, но почетная, похожая на перевод по службе.

Тем временем популярность Федора Толстого все росла. Грибоедов сделал его персонажем своей великой комедии:

Ночной разбойник, дуэлист,

В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,

И крепко на руку нечист.