Ошибка Нострадамуса - [12]

Эти шалости балованного мальчика не заслуживали бы внимания, если бы мы не знали из его собственных писем, что, возмужав, он точно так же вел себя относительно человеческого существования. Особое удовольствие он испытывал, разрушая честь и репутацию знакомых женщин. С его умом и хитростью это было совсем не трудно.

В людях он сразу выделял слабости и недостатки и высмеивал их в издевательской и обидной форме. Друзей у него не было. Приятели же из ближайшего окружения называли его «ядовитой гадиной». Они и спровоцировали роковую дуэль.

С детства им владели два демона: демон кровожадности и демон жестокости. Позднее к ним присоединяется демон нечистоты. Творения его порнографической музы — юнкерские стихи и поэмы — лишены грациозной игривости, присущей произведениям Пушкина в этой области. В. С. Соловьев называл их кваканьем лягушки, прочно засевшей в затхлой болотной тине.

К чести Лермонтова, он неоднократно пытался обуздать себя, и это ему почти удавалось, но всегда вмешивался еще один демон — демон гордыни, — и все шло насмарку.

Сознавал ли он, что путь, на который толкали его эти младшие демоны, был губительным и ложным? Разумеется, сознавал. Об этом свидетельствуют многие его стихи и письма. Но тот, иной, темный Демон, с которым он к концу жизни стал полностью отождествлять себя, не позволил ему отречься от тьмы и перейти на сторону света. Поэт до конца не переставал слышать и воспроизводить верные и глубокие небесные звуки, исходившие из светлой стороны его души. Но чаще всего они заглушались бурными голосами другой, более сильной стихии с той, другой, темной стороны.

С 15 лет и до конца жизни не расставался Лермонтов со своим Демоном. Поэму о нем он писал и переписывал всю свою недолгую жизнь. И если бы не пуля Мартынова, то можно не сомневаться, что продолжил бы заниматься этим «сизифовым трудом» и дальше. Известно, что Лермонтов плакал и приходил в смятение от видений Демона. Но публика нутром чувствовала Демона и в нем самом.

«Вас двое, и кто вас разберет, который которым владеет», — писал В. В. Розанов.

А вот что писал на эту тему вдумчивый и тонкий литературный критик Павел Митюшин: «„Демон“ — это что угодно, но не поэма. А потому сколько Лермонтов не перерабатывал „Демона“ — ни лучше, ни хуже он от этого не становился.

Как он сразу явился в виде цельной и неделимой сущности, так ей и остался на протяжении всех последующих лет — и никакие переделки не способны были причинить этой сущности ни малейшего вреда.

Он — словно гигантский черный метеорит из неведомого вещества неподвластной человеку твердости; его можно обвести забором, накрыть покрывалом, даже передвинуть на другое место, но ни одно стальное сверло, ни один алмазный бур, ни один луч самого мощного лазера не способны проникнуть внутрь его объема ни на микрон. А перекрашивать снаружи — это сколько угодно. Чем Лермонтов непрерывно и занимался».

Ну, где еще, позвольте спросить, мог бы найти Воланд такого замечательного слугу?

Его право на рыцарское звание неоспоримо. Ведь предком его был рыцарь, поэт и чернокнижник Томас Лермонт, живший в XIII веке в Шотландии. Да и каламбуров «о свете и тьме» у него предостаточно. Одно стихотворение «Благодарность» чего стоит. Эта обращенная к Господу молитва, полная саркастической издевки, заканчивается словами: «Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне // Недолго я еще благодарил».

Ну, что ж, Он и устроил…

* * *

Булгаков и Гоголь никогда не встречались и по определенной причине не могли встретиться. А вот пути Гоголя и Лермонтова однажды пересеклись. Они ведь были современниками, почти ровесниками, — Гоголь старше всего на пять лет.

На их плечи после смерти Пушкина легла ответственность за русскую литературу. Только их двоих выделил Темный ангел, отметил своей печатью.

9 мая 1840 года на званом обеде у Погодина они встретились. К тому времени уже было напечатано почти все, что написал Лермонтов. Знал Гоголь и «Демона», и «Героя нашего времени». О Лермонтове ему все уши прожужжал Белинский. Гоголь пытался понять, кто же он такой, этот странный армейский офицер: метеор, которому суждено пронестись по литературному небосклону и быстро сгореть, или же эпохальное явление, новый Пушкин.

Ни «Демон», ни «Мцыри» Гоголю не понравились. В них он нашел больше ума, чем сердца, и больше рассудка, чем страсти. Зато проза Лермонтова удостоилась его наивысшей оценки. «Никто еще не писал у нас такой правильной, прекрасной и благоуханной прозой», — писал позднее Гоголь о «Герое нашего времени». Лермонтов был тих и прост. Он не стеснялся Гоголя, как другие молодые литераторы, и изредка будто бы невзначай, мимолетно поглядывал на него темными выразительными глазами, то смеющимися, то безмолвно вопрошающими о чем-то. Гоголь, сам привыкший всех постигать, чувствовал себя неловко под этим изучающим взглядом.

На следующий день, вечером, они вновь встретились у Е. А. Сверебеевой и допоздна засиделись за пуншем и разговорами. Потом попрощались. Не суждено им было больше увидеться в этом мире.

Моросил мелкий дождь. Было холодно. Весна в тот год задержалась. Ни Гоголь, ни Лермонтов никогда не вспоминали об этом вечере. Что они обсуждали тогда? О чем говорили?