Ошибка Марии Стюарт - [15]

– Я вырос на этом, – сказал Босуэлл и жестом велел слуге положить себе побольше. – На самом деле это детская пища, которой матери в пограничных краях потчуют своих сыновей на ужин. Но я всегда любил ее.

– Во Франции нам подавали мясной бульон с корицей и тушеные яблоки из Нормандии, – отозвалась Мария, со сладостной тоской вспомнив счастливые вечера в королевской детской с Франциском, Елизаветой и Клодом. – Я скучаю по ним.

– Тогда вы можете послать за ними. Они переживут морское путешествие, – Босуэлл сделал добрый глоток вина. – Вы по-прежнему тоскуете по Франции, – это был не вопрос, а утверждение.

– Нет, уже нет.

– В самом деле, у вас нет причин тосковать по Франции, когда вы окружены французами, говорите по-французски, поете и пишете по-французски, вышиваете французскими нитками, читаете французские книги и держите французского повара, который готовит настоящие французские блюда. Ах да, еще ваш исповедник, этот доминиканец – как там его зовут? – и ваш личный врач Бургойн. Разве я давным-давно не предупреждал вас?

– Вы говорите так, словно я совершила преступление, – она гневно взглянула на Босуэлла, сидевшего с довольным видом и чувствовавшего себя как дома. – Что я могу поделать, если… – «если шотландская еда, книги и врачи настолько плохи», едва не сказала она, но вовремя остановилась, – … если я выросла там и у меня тоже сложились детские предпочтения? Я стараюсь узнавать все шотландское…

– С этим итальянцем, Риччио? – он отпил еще вина, вонзил нож в кусок оленины на тарелке и поднес его ко рту. Сняв мясо зубами, он аккуратно провел языком по острому лезвию, чтобы очистить его. Мария завороженно смотрела, ожидая увидеть тонкую струйку крови на его языке, но он продолжал говорить, как будто ничего не случилось. – Его все недолюбливают.

– Их ненависть мне непонятна, – призналась она. – Ведь он не сделал ничего плохого.

– Он заменил ваших шотландских советников. Люди считают его папским шпионом. Некоторые даже шепчутся о том, что вы его любовница, – он повторил свой трюк с куском оленины, ножом и языком.

– Какая чушь, – но Мария вспомнила о предупреждении Мелвилла несколько месяцев назад. Она посмотрела на Риччио, сидевшего за нижним столом. Он улыбался и жестикулировал. Внезапно ей пришлось признать: издалека он действительно походил на жабу.

– Меня оскорбляет его присутствие здесь в такой день, – заявил Босуэлл. – Почему вы привели его?

Тон его голоса граничил с грубостью.

– Он мой слуга и друг.

– Однако этот пир устроили не вы, а добрый бюргер Кинлох, – Босуэлл кивнул в сторону худощавого голубоглазого купца, занимавшегося торговлей на Балтике. – Вы полагаете, что торговцу из Эдинбурга нравится кормить чужеземца? – он сверкнул глазами. – Вы недооцениваете их ненависть к нему. Вы недооцениваете их неприязнь к вашему супругу и к вашему браку. Вы недооцениваете слабость вашего положения. Вы недооцениваете…

– Вы переоцениваете мое терпение и снисходительность к вам! – отрезала она. – Я не потерплю таких вольностей от подданного в разговоре со мной! Вы ведете себя бесцеремонно, сэр. И хотя сегодня день вашей свадьбы, ваши речи скорее подобают низкорожденному глупцу!

Она повернулась к леди Джин, беседовавшей с Дарнли:

– Желаю вам много радости с этим дерзким, необузданным болтуном!

– Я мог бы сказать вам то же самое, – прошептал Босуэлл ей на ухо. – Потому что вы только что описали вашего собственного мужа.

Она хотела осадить его и выйти из-за стола, когда осознала, что больше никто не слышал его слова и что леди Джин пытается ответить на ее поспешное поздравление.

– Ваше Величество, он воин и привык говорить так же, как обращается к своим солдатам, – тихо сказала она. – Если бы я могла выбирать, то предпочла бы грубого солдата сладкоречивому придворному, – она покосилась на Дарнли, который невинно улыбался, и перевела взгляд на Марию. Все было ясно без слов.

– Надеюсь, его ласки будут более нежными, чем его манеры, – парировала Мария, глядя на благодушного и самодовольного новоиспеченного супруга. Стремительность и грубость Босуэлла в его любовных похождениях были хорошо известны. Риччио даже рассказывал ей, что он часто выставлял дозорного, пока обделывал свои дела со шлюхой за углом, а через пять минут застегивал штаны и удалялся как ни в чем не бывало. Бедная леди Босуэлл!

– Мы проведем медовый месяц у Сетонов, – сказала леди Джин, развеяв яркий образ Босуэлла, утолявшего свою похоть за углом в переулке, стоявший перед глазами Марии.

– Желаю вам счастья, – выдавила она.

– Мы надеемся на это. Благодарю вас.

– На самом деле мы жаждем этого, – тихо добавил Босуэлл.

Пир продолжался до раннего вечера, а за ним последовал бал. «И это несмотря на то, что Босуэлл провозглашает себя сторонником Нокса», – подумала Мария. На самом деле казалось, что протестанты получают от танцев гораздо больше удовольствия, чем им полагалось, а музыканты играли так долго и с таким энтузиазмом, что ей оставалось лишь гадать, откуда они заполучили ноты. Не иначе как из запретной Франции.

Танцуя с Дарнли и разговаривая с ним, Мария могла удерживать его подальше от вина, и большую часть вечера он вел себя тихо и благоразумно, иногда отвлекаясь на долгие беседы с графом Мортоном и несколькими членами клана Дугласов, а потом с улыбкой переходя к следующему танцу.