Ошибка маньяка - [13]

– В наше время мало кто из влюблённых бродит по ночам в саду, они скорее сидят в сетях интернета, – почему-то взгрустнулось ему. И воображение ужасающе ясно нарисовало огромную сеть, конца которой видно не было и всюду смутные силуэты людей, молодых, старых и совсем детей. И казалось, что паук прячется где-то совсем рядом и что вот-вот промелькнёт его ужасающая тень. Морис затряс головой, прогоняя видение.

– А ведь эта ночь так хороша! – захотелось Морису воскликнуть вслух. Но он воздержался.

Молча, он наслаждался тишиной и покоем сада, смиренно и бесстрашно готовящегося встретить приближающиеся холода и метели.

Жаль, что людям так часто не хватало и смирения и бесстрашия.

Шуру он нашёл в самом дальнем углу участка, где росли старые липы, которые Мирослава любовно сохранила при планировании и благоустройстве приусадебного участка.

Под липами в виде лодочки стояли на земле качели.

На одной стороне на скамеечке из дощечек сидел Наполеонов.

Морис забрался вовнутрь, сел на противоположную сторону, достал из кармана второе яблоко, вытер его и протянул Шуре.

Тот, молча, принял угощение и впился в него зубами.

– Ну чего ты, – тихо проговорил Морис.

– На душе паршиво, – отозвался так же тихо Наполеонов.

– Кто знает, может сегодня ничего не произойдёт ужасного и твоя интуиция вводит тебя в заблуждение.

– Не интуиция! – воскликнул Шура, – а логика! – он постучал костяшками пальцев себе по лбу.

– Логика, – не стал спорить Морис, – тогда тем более.

– Что значит, тем более?

– Логика не всегда предсказывает верное развитие событий.

– Что, значит не всегда?! Ты луну видишь?! – Шура ткнул пальцем в небо.

– Вижу.

– Вон как сияет, зараза! Была бы она фонарём, взял бы камень и бах! Никаких проблем.

Морис невольно улыбнулся, – помнится мне, что камень орудие пролетариата.

– А я, по-твоему, кто? – вскинулся Наполеонов, – вкалываю, как последняя лошадь!

– Не только лошади вкалывают, – неопределённо отозвался Морис.

– А кто же ещё?

– Мулы, ослы…

– Не обзывайся! Научился у Мирославы. Кстати, где она?

– Спать пошла.

– Подруга детства называется, – почему-то обиделся Наполеонов.

– Слушай, пойдём лучше чаю выпьем, – предложил Морис.

– Ну, его, – отмахнулся Шура.

– Там, кажется, в холодильнике пара «наполеонов» завалялась… – небрежно произнёс Морис.

– Что значит, завалялась? – тотчас встрепенулся Шура.

Морис пожал плечами.

– И ты молчал? – произнёс Наполеонов с укоризной.

– Я подумал, что ужин был сытным…

– Подумал он, – Наполеонов выбрался из лодочки, – пойдём!

– Куда?

– Чай пить!

– А, – Миндаугас перебросил свои длинные ноги с пола импровизированных качелей на землю, – пойдём.

Они пили чай до часу ночи. Шура со своими любимыми пирожными «наполеон», а Морис просто так, прихлёбывая по глоточку из чашки свежезаваренный чай.

Перед тем, как разойтись, Миндаугас сказал, – знаешь, Шура, мне кажется, что чтобы сегодня не случилось, событие изменит ситуацию к лучшему.

– Вы поймаем маньяка на месте преступления?

– Я не знаю, – виновато пожал плечами Морис.

– Вот и я не знаю, – вздохнул Наполеонов и потопал в свою комнату, которая в коттедже Мирославы так и называлась, – Шурина комната.

А тем временем за окном, как ни в чём не бывало, светила луна. И казалось, ей не было никакого дела до людских радостей и печалей, её не касалось, о чём думают и что испытывают люди во время царствия полнолуния.

Впрочем, почему казалось, луне на самом деле было всё равно.

* * *

Он стоял у окна и смотрел, как кроваво-красное солнце садится в чёрную тучу.

– Будет дождь, – с тоской подумал он и отошёл от окна.

Но дождя не случилось. Налетел резкий ветер, подхватил тяжёлую тучу и унёс её вместе со спрятавшимся в ней солнцем.

Наступили обычные тёплые сумерки, которые случаются во время бабьего лета.

Повеяло опьяняющими ароматами с цветущих клумб. Острее всего чувствовался запах бархатцев и хризантем.

Луна, едва проглядывающая в сумерках, с наступлением темноты засияла не просто ярко, а ослепительно.

Если бы, кто знал, как он любил ночь!

А лунные ночи он любил вовсе не за приписываемые ей магические свойства, а за то, что она скрывала его, или давала ему иллюзию сокрытия, благодаря которой он чувствовал себя всемогущим невидимкой. И в тоже время лунная ночь держала перед ним мир точно на ладони. Он видел всё и всех.

Именно в такие ночи его охватывало чувство всемогущества и безнаказанности.

Ему хотелось властвовать над миром, держать этот мир в страхе.

Однако разумом он понимал, что властвовать над всем миром вряд ли удастся…

Но вот женщины…

Женщины, выходящие в одиночестве на улицы, заполненные светом луны, бросали ему вызов. Он это ощущал каждой клеточкой своего сумрачного разума и принимал их вызов.

.Особенно были опасны те, которые носили на себе отсвет зари, то есть розовый цвет. Они напоминали ему о том, что ночь не вечна и наступит утро.

– Увы, – думал он, – остановить наступление утра не в его силах, зато он может сделать так, что они, бросившие ему вызов, до этого утра не доживут.

И поэтому каждую ночь полнолунья он выходит на охоту.

Они не оставляют ему выбора.

Вот и сегодня он должен идти, чтобы сражаться с пособницами света, призывающими утро и изгоняющими ночь. Ночь, которую он всегда носил в своей душе.