Ошибка биолога - [37]

В обнародованном Кандауровым дневнике наблюдений имеется, между прочим, следующее рассуждение:

Поразительно влияние операции на психику и развитие интеллектуальных способностей. Альма (собака), злая и кровожадная, как все доги, стала изумительно кроткой, послушной, почти не проявляя звериных инстинктов. Умственные способности ее повысились до такой степени, что сторож-чабан не раз говорил мне: «А ведь Альма, барин, у нас скоро говорить начнет». Собака до того понятлива, что легко усваивает то, что у «чудо-собак», показываемых в цирке, достигается лишь путем долгой и трудной дрессировки.

Мне кажется, — добавляет Кандауров, — что, если подобную операцию произвести над человеком, он много выиграет как в умственном отношении, так и в развитии гуманных чувств и понижении эгоистичных инстинктов. Быть может, именно этим путем человек переродится и возвысятся до осуществления в жизни идеи братства.

Фраза эта, брошенная ученым более для иллюстрации своей мысли, имела, однако, чрезвычайно важные последствия и повела к одной необычайной человеческой драме.

II

Ассистент Кандаурова, Ветвицкий, принадлежал к особому типу ученых, успех которых весь основан на риске. Это — азартные игроки в области медицины.

Ветвицкий прославился смелостью своих операций. Исход их был почти всегда благополучный, но многое заставляло товарищей осуждать оператора, который не находил даже нужным сообщать пациентам о грозящей им опасности, а однажды сделал операцию больному, не предупредив его, под видом осмотра под хлороформом.

Ветвицкий был ярым поклонником Кандаурова, но упрекал своего учителя в недостатке смелости. По его мнению, после опыта над собакой его надо проделать с человеком. Бывают же больные с круглой язвой желудка, раком или с травматическими повреждениями пищеварительного органа! Вовсе не надо их предупреждать, а взять и вырезать желудок и, кстати, часть кишечника.

Кандауров, конечно, не соглашался с такою, по его мнению, едва ли не преступной точкой зрения.

Очень может быть, что Ветвицкий при удобном случае и выполнил бы свой план, но внезапно дело сложилось совершению иначе. К нему явился средних лет здоровый мужчина и просил уделить время, как он выразился, для крайне важной беседы.

— Черепков, — рекомендовался посетитель, — преподаватель средней школы. А явился я к вам вот зачем. Изучая на досуге социологию и общественные науки, я пришел к заключению, что главной причиной жестокости и несправедливости человеческой расы является функция питания. Когда человек насыщается, он всегда зверь, всегда эгоист, способный перерезать горло ближнему. Когда он насытится, он ко всему равнодушен, и вид человеческих страданий его не трогает. Но этого мало: именно питание есть причина неравенства людей, потому что нигде и ни в чем так ярко не отражается различие между бедным и богатым, плебеем и аристократом, как в пище. Я не говорю уже о людях, сделавших из еды настоящий культ. Вспомните древних римлян и теперешних обжор.

— К какому же выводу вы пришли и для чего, смею спросить, вы все это говорите мне?

— Сейчас узнаете! Итак: главное зло мира — желудок и его требования. Надо удалить его и человек станет другим. Я предлагаю опыт этот проделать надо мною. И если операция удастся, я буду всюду проповедовать: «Люди, обновляйтесь, освободитесь от деспотической власти желудка и толстой кишки!»

— А если операция будет неудачна?

Черепков посмотрел на Ветвицкого и улыбнулся широкой, во все лицо, улыбкой.

— Тогда… тогда преподаватель средней школы — тю-тю!

«Уж не сумасшедший ли? — подумал Ветвицкий. — Впрочем, не все ли равно в смысле научного опыта?»

Черепков дал формальную подписку, что он согласен на такую-то операцию и, в случае неудачи ее, Ветвицкий не является лицом ответственным.

Никто из врачей не решился ассистировать при этой чудовищной операции, казавшейся многим преступлением. Отказались и фельдшерицы. Но Ветвицкий совершил все с одним из своих более смелых помощников.

Черепков лежал под особым присмотром, а Ветвицкий с горделивым самодовольством показывал коллегам желудок и толстую кишку преподавателя средней школы, препарированные в спирту.

Операция удалась блестяще. Никаких осложнений не было, температура оставалось нормальной, и через две недели Черепков встал. Он был в восторге. Он следил за собственными ощущениями и говорил всем, что никогда еще не испытывал такой легкости в теле, такой свободы от «земной тяги».

— Меня тянуло вниз, пригвождало к земле — теперь словно крылья выросли за плечами — так и полетел бы ввысь.

Питался Черепков исключительно особой кашицей и пил микстуру, приготовленную по рецепту Кандаурова, и находил их превосходными.

Опыт с человеком вызвал целую бурю в печати. Ветвицкого почти все осуждали. Черепкова считали за фантазера, быть может, психически больного.

В правой прессе поднимался вопрос о Ветвицком и Черепкове с точки зрения богословской и они признаны достойными строгого осуждения церкви.

Уличная пресса была переполнена интервью и анкетами:

«Человек без желудка». «Человек, никогда не обедающий». «Сверхвегетарианец». «Обновление человечества». «Нет больше гастрономов». И т. д.