Ошибка «белого стрелка» - [40]

— Олег Иванович, простите, что-то с головой у меня. Не болит, зараза, а отключается — и точка. Соображать перестаю. Но кое-что понял. Вы опять насчет Сокольцова пришли, да?

— В принципе, да. Но ты ведь о нем рассказал все, что знал, так?

— А чего мне таить? Конечно, все.

Олег подошел к окну. Там, словно тушью на светлом фоне снега, были нарисованы черные деревья. Голубоватый фонарь не освещал ничего, горел мертвенным светом сам по себе, как огромная звезда. Так горят сигнальные ракеты.

— Миша, у меня к тебе дурацкий вопрос: ночь, когда тот бой шел, темной была?

Кобозев ответил не сразу.

— Кабы он один у меня был, бой… Погодите… Темной! Точно, темной. Я же хотел послать ребят, чтоб своих вытащить, а потом передумал. Никаких ориентиров, местность незнакомая, потерял бы еще бойцов. У меня боец Насонов такой был, полез вперед на свой страх и риск туда, где Сокольцов лежал, но ни с чем вернулся. И сержанта не нашел, и сам чуть не заплутал.

— Насонов? Рыжий, со шрамом на подбородке?

Человек с именно такими приметами встречался с матерью сержанта и показывал женщине документы и письма сына.

Кобозев удивленно взглянул на Олега:

— С чего вы взяли? Волосы у него нормальные и никаких шрамов. Отчаянный пацан был. Позже на «озээмку» налетел, чеченцы такие мины на растяжки ставили. Посекло его осколками тогда.

Тому, кто встречался с Сокольцовой, было около тридцати. Конечно, рядовой Насонов под такой возраст никак не подходит.

— Миша, а кто у тебя в батальоне из офицеров, прапорщиков рыжим был, а?

Комбат ответил не задумываясь:

— Не числились такие. Лысые были, под «ноль» оболванивались, модная эта прическа «Смерть вшам» называлась. А рыжих не водилось. — И без всякой паузы он спросил: — Олег Иванович, я что, действительно дуриком стал? Выгонять меня из войск надо?

— Ну почему выгонять, — сказал Макаров. — Ты что, считаешь, что меня выгнали?

— У вас — другое, у вас ранения серьезные и выслуга уже есть. А мне — тридцать с копейками. Точку в этом возрасте неохота ставить.

— Ты все же ложись в госпиталь, подлечись, подожди, что врачи скажут.

— Да знаю я, что они скажут! — Кобозев сощурил глаза и побледнел. — Меня туда навсегда упечь хотят, понимаете? Я теперь знаю новую тактику действий в горах, ее у меня захотят выманить…

Олег заметил, как закусила губу жена Михаила, как наполнились слезами ее глаза.

Глава двадцать восьмая

Слежку за собой Зырянов вычислил, когда добирался от вокзала к дому Макарова. Человек в сером пальто с маленьким стоячим воротником вскочил на подножку отходящего уже автобуса, кольнул взглядом Женьку, усевшегося у окна, и тотчас отвернулся.

Женька видел этого мужчину на платформе Киевского вокзала, потом — в длинном переходе метро на Павелецкой. Конечно, это мог быть и просто попутчик, но Зырянов решил все же сойти на пару остановок раньше. Он не спешил вставать с кресла, пока автобус не остановился и не открыл двери, и только потом рванул с места и спрыгнул на серый грязный снег.

Двери автобуса уже начали закрываться, когда через них протиснулось и серое пальто. Опять короткий, украдкой, взгляд на Женьку. Потом человек достал сигареты, щелкнул зажигалкой, отвернулся, словно защищая огонек спиной от ветра…

Но ветра ведь нет!

Женька пошел через дорогу, затылком ощущая чужой внимательный взгляд.

Хвост. Незачем вести его за собой к Макарову.

Как по заказу, прямо перед ним вылезают из такси пассажиры, в салоне «волжанки» никого не остается. Водитель стоит у открытого багажника.

— Отец, свободен?

— Нет, зависим. От денег клиента.

Таксист был толстый, мрачный, вроде шутил, но не улыбнулся при этом.

— Тогда поехали.

— Поехали. Хоть в Магадан. Только это будет дороже, чем в Люблино.

Женька невесело улыбнулся: а и вправду, лучше бы махнуть в Магадан. Он хотел уже сесть на заднее сиденье, но услышал:

— Рядом садись. Сзади удавочку на шею накидывать легче.

Такси рвануло с места, и Зырянов только успел увидеть, что его преследователь в сером пальто застыл на обочине дороги с поднятой рукой.

Он остановил машину за квартал от дома Аллы, таксист не захотел брать чаевые, отсчитал ему сдачу с сотенной до рубля. Женька уже отходил, когда водитель спросил:

— Слышь, парень! Руку в Чечне потерял?

— В Чечне.

— Ясно.

— Что ясно-то?

— Племяш мой там остался, сын сестры. В спецназе служил, во внутренних войсках. С Сибири призывался.

— А я донской. Тоже спецназовец.

— Суки они, — сказал водитель, не став уточнять, кого именно имел в виду. — Столько наших пацанов загубили…

Женька ничего не ответил, глядя на дорогу, по которой только что ехали, — в этот вечерний час она была пустой, значит, человек в сером пальто потерял его.

— Слышь, — опять заговорил водитель. — А чего ты из автобуса да ко мне сел? Может, переночевать тебе негде? Так это устроим.

— Спасибо, отец, все нормально.

— Понял. Значит, ищешь, не где спать, а с кем. Не все, значит, тебе отшибло на войне, слава Богу.

Серьезный таксист развернулся и поехал в сторону остановки метро, а Женька, пройдя по аллее до густых зарослей шиповника, остановился и вновь оглядел трассу. По ней спокойно мчались машины. Если в одной из них и сидел человек в сером, то Зырянова он, безусловно, потерял.