Ощущение времени - [9]

Давид работал каждый день. Вставал рано-рано, когда только отдельные звуки нарушают тишину, и оттого она становится ещё плотнее. Когда накапливалось достаточное количество страниц, непременно читал их Вере, потому что теперь получалось так, что пока не поделится с ней — он не мог двинуться дальше… ни на строчку.

Вся эта история с приёмом совсем отодвинулась далеко от него, и он часто ненароком вспоминал слова Зверского в тот, самый горячий и болезненный для него день, и усмехался их грубой правде.

«А если бы не пролетел на приёме — и не встретились бы», — всё время вертелось у него в голове.

Они оба догадывались, что её родители неодобрительно относятся к их связи, но старались не выяснять, почему, и не говорить об этом. Часто люди клянутся друг другу, чтобы убедить самих себя, что это именно так, что любовь их вечна, что навсегда… а вечными оказывались только звёзды, которые слышали это… они же действительно любили друг друга безоглядно и безотчётно, как случалось не однажды до них с тех самых пор, как Бог сотворил это вечное чувство. И вечно оно потому, что в него, как в бесконечную косу вплетаются всё новые и новые нити любви… расходятся, стареют, умирают люди, но истинное, высокое, безоглядное чувство, которое они испытали, остаётся, и для того, чтобы так случилось, не надо ничего делать специально, потому что это естественно существует в мире, как восход и закат, как великая пора цветения и увядания, как сами прекрасные бушующие цветы.

Однажды Вера передала Додику просьбу отца зайти, поговорить. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись, но и на этот раз не стали обсуждать приглашение и делать какие-либо предположения… Вера заканчивала только третий курс, и если бы они заикнулись о женитьбе!..

Лысый снова пригласил Додика на кухню, что, впрочем, было знаком высшего доверия и расположения — так поступали только с близкими и друзьями. Варвара Петровна, как всегда, поджав губы, поздоровалась и ушла к себе, а дочери отец сказал:

— У нас, Вера, разговор мужской! Не обижайся! — и она тоже ушла… Лысый дипломатничать не умел и заявил об этом прямо.

— Знаешь, Давид, я тебе завидую! — такое вступление, конечно, понравиться не могло. «Сейчас начнёт, что он воевал, что их поколение спасло нас и весь мир, и что теперь перед нами поэтому все дороги… а мы вот вместо того, чтобы… а Вере надо играть и играть, потому что педагог говорит, что она такая способная, и он её на международную арену вывести хочет…» Он так незаметно далеко и стремительно продвинулся в мыслях по этой дороге, что даже не сразу отреагировал на слова хозяина: — Да ты где, Давид? Ты меня не слышишь!

— Простите! Вы же знаете сами… мы же все улетаем иногда в другое измерение… как накатит… — а сам подумал: «Ну, только спокойно, спокойно… он же отец! Спокойно…»

— Ты мне, знаешь, очень нужен… — Давид насторожился. — Даже не предполагаешь.

— Ну… наверное… конечно…

— Нет, погоди… только ты меня пойми правильно и… ну, не обижайся что ли… — Давид молчал. — Я тебе хочу сделать предложение. — «Ого, — усмехнулся про себя Додик, — уже отцы делают вместо женихов своим дочерям за них предложения»! — У меня сейчас много заказов на книги. Юбилей скоро. Ну, юбилей Победы, значит, и все хотят о своих подвигах рассказать, понимаешь? — Давид ничего уже не понимал и даже не представлял, о чём идёт речь, и какое это имеет отношение к ним с Верой. — Ну, короче говоря, все, конечно, проявляли героизм на войне, как говорится, — это массовое явление было… потому и победили… — Додик, внутренне усмехнулся: «Угадал всё же! Понесло. Можно бы и не так пафосно формулировать», но не подал вида… — Мне одному не справиться… понимаешь… не успеваю. Ну, а мы же не чужие всё же люди, как я понимаю, друг другу-то, вот я и решил сделать тебе такое предложение, чтобы, как говорится, объединить усилия… — Додик тупо смотрел на Лысого. Он действительно, всё ещё никак не мог переключиться и вникнуть в его слова: «предложение… помочь… не чужие…» Ну, конечно, не чужие… но что значит «помочь»?! — Я, понимаешь ли, данные все, конечно, обеспечу, но… тут уж дивизии, даже эскадрильи решили, чтоб у каждого подразделения, понимаешь, была книга о них… понимаешь? Ферштеен зи?! Во, видал! — удивился сам Лысый. — Никогда с войны не вспоминал.

— Так вы что? — наконец вернулся в реальность Додик, — Меня в компаньоны зовёте?

— Именно, — обрадовался Лысый. — Именно! И подзаработаешь немножко — это ж не помешает!?

— Конечно, — согласился Додик, — Конечно!.. Только, как это всё, значит, выглядеть будет… я что-то не понимаю… ну, скажем, если бы это просто какой генерал или маршал воспоминания свои решил увековечить, а я литературную запись осуществил… но… ну, здесь-то как?.. Как это: литературная запись писателя у писателя?.. Или…

— А тебе надо обязательно, чтоб твоё имя было на обложке?

— Николай Иванович, — Додик опустил голову и уставился в пол, он чувствовал, что начинает закипать. — Николай Иваныч, вам что ли раба надо? Негра?.. Без имени, без разбора… У нас же совсем разный стиль… да и взгляд на события разный… это нормально… у каждого свой взгляд! Но это же книга…