Осенняя женщина - [6]

На Тихона затихнул птичий гомон.

Хлеб выспевал на теплой борозде.

Был окоем распарен и огромен.

Гремели грозы, солнце жаром жгло,

Спалив лугов зеленую заплату.

А время шло… И вовремя пришло

К осеннему Андрею Стратилату.

Шла осень в караванах журавлей

И в криках лебединого изгона.

Над зябью перепаханных полей

Висела мглы свинцовая истома.

На перекрестье всех лесных дорог

Горел листвы чахоточный румянец.

Вставал октябрь – целителен и строг,

И благостен, как Радонежский старец.

Я предъявляю лету полный счет

За все, что не сбылось и не сложилось:

За то, что солнце больше не печет,

За то, что стынет кровь

За то, что был застигнут на беду

Холодной лаской позднего привета…

Любимая, ты слышишь, я уйду.

Но, видит Бог, опять вернется лето!

в прокисших жилах,

За то, что был застигнут на беду

Холодной лаской позднего привета…

Любимая, ты слышишь, я уйду.

Но, видит Бог, опять вернется лето!

Осенняя женщина

Светает. В овраге промокла заря.

Чернеет бессонная ночь за плечами.

Осенняя женщина – дар сентября,

Оборванной гроздью лежит на топчане.

Осенняя женщина, вереска цвет

Пришелся как раз на любви именины.

Я снова с тобой покупаю билет

Один на двоих – в никуда, в осенины,

Гремящие жестью опавшей листвы,

Усталых древес, промотавших

наследство.

И нам не уйти от недоброй молвы,

Не скрыть беспокойное пальцев

соседство.

Антоновкой пахнут пустые сады.

Печально кружит лебединая стая.

На ангельских крыльях прозрачной

слюды

Осенняя женщина в небо взлетает.

Осенние женщины, кто вас поймет?

Кому по плечу непростая награда?

И будет охота с борзыми и влет

На женщин окраса осеннего сада.

И будут звучать средь осенних страстей,

От грусти Успенья до свадеб Покрова,

Прощальные оклики диких гусей,

Как поздней любви заповедное слово.

* * *

Сыплет небо черными грачами,

А березы – желтою листвой.

Ты мне снишься долгими ночами

В кружеве дождя над мостовой.

Незабытый облик чист и светел.

Прядь волос упала на висок.

Что ж еще? Сентябрь на целом свете

Догорает, нежен и высок.

На закат несутся птичьи стаи.

Косяки тревожат глубину.

Белы сне?ги, словно горностаи,

Запорошат нашу старину.

А потом над этой стариною

Первопутьем ляжет ломкий лед.

И без слов, с поникшею спиною

Осень, словно женщина, уйдет

В никуда в фате из снежной ряби

С глаз долой, из сновидений прочь.

Что ж еще? Низки и мрачны хляби,

Непроглядна стынущая ночь.

И дожить пытаясь до рассвета,

В изголовье комкая плечо,

Я благодарю тебя и лето.

И тебя и лето… Что ж еще?

О прошлом

Я снова в прошлом,

прошлое болит

Тебе одной завещанною болью,

Той, что зовется вечною любовью

И прорастает меж забвенья плит

Пусть неприметным – скромным

горицветом

Бессмертником, зажженным

звездным светом,

Сорвавшимся с заоблачных орбит.

Я снова в прошлом,

прошлое подчас

Уводит в заповедное былое,

Гнетущее подспудной кабалою,

Таящейся в морщинах возле глаз —

Размытых бесконечными дождями,

Тоскующими вместе с журавлями

О юности, о нежности, о нас.

Я снова с прошлым

в прошлом остаюсь

Навеки у зеркального затона,

Где отразилось небо, как икона,

А на иконе губ твоих искус,

Где до зимы хотелось верить

счастью,

Но полынья сомкнулась волчьей

пастью

И замер мир…

И рухнул неба груз!

Говорят

Говорят, что жива. Говорят, что здорова.

Говорят, обо мне вспоминаешь с трудом…

И ни отчего крова, ни теплого слова —

Только боль,

да и ту бережешь на пото?м.

Не поженски смела, но поженски

упряма,

Ты не хочешь менять на безделье дела.

Мне дороже, чем ты, только старая мама,

Да и та от волненья за сына сдала.

Все кручинится: сын поседел в одночасье,

Стали скулы острее, а губы сухи.

Я плачу за шальное минувшее счастье,

За шальные грехи, за шальные стихи.

За весенние, летние, зимние звоны —

Соловьев, звездопадов, метельных порош,

За последней любви неземные законы,

За последней разлуки холодную дрожь.

Только будет светиться везде твое имя

И над миром вставать за восходом восход.

Мы не стали одним,

и под нами двоими —

Непохожими,

дрогнул губительный лед

Ледостава,

пришедшего после Покрова

Не по правилам,

именно в этом беда…

Говорят, что жива. Говорят, что здорова.

Говорят, что грустишь обо мне иногда.

Лубок

Когда листвы осенней олово

На деревах осины мается,

Стою, забросив в небо голову,

И вновь предзимье вспоминается:

И забереги, и закраины,

И мост, висящий коромыслом,

И месяц, звездами огра?ненный,

И растревоженные мысли.

В затонах стыли пароходики

Средь ивняка и краснотала,

А на стене стучали ходики,

Покуда стрелка не устала.

Как сиротливо стало в горнице,

В которую не воротиться.

Но ты была совсем не горлица,

А неухватная жарптица,

Которая меня не ба?ловала,

Чернила жизни узорочье,

То притворялась и обманывала,

То в сны подглядывала ночью.

И я, не в силах с этим справиться,

Завел совсем другие песни

И по окошку стукнул ставницей,

И в след услышал брехи песьи.

И свежевыпавшей порошею,

За горькой ягодой-рябиною

Ушел дорогой скоморошьею,

Надев рубаху снегириную.

Аллея Голицына

В предзимье хлопнувшая дверь,

Среди лесов – аллеи прочисть.

Ну кто бы взялся нам пророчить…

Где я теперь? Где ты теперь?

Промчавший високосный год

Войны, усобицы, болезней