Осенняя легенда - [70]

Наступил день нового года, но удовольствия от этого никто не испытал – мысли у всех витали вокруг Гавейна и его испытания. Камелот притих, как будто его закутали в саван.

Дни медленно сменяли один другой, и мы ждали известия о его конце. Но вот однажды утром, когда я подсчитывала, хватит ли нам до весны восковых свечей, в кладовую стал ломиться и звать меня один из сыновей Фриды:

– Ваше величество! Ваше величество! – вопил он. – Гавейн у ворот!

Я побросала счетные дощечки и скатилась с лестницы вниз к юнцу. Его веснушчатое лицо светилось радостью. Он схватил меня за руку и потянул к дверям. Мы вместе пронеслись через зал и выскочили во двор, где уже собралась половина домашних. Другая половина сопровождала по дорожке рыжеволосого воина. Все смеялись, обнимались, хлопали друг друга по спине и испытывали огромное облегчение и радость.

Ланс с Мордредом выскочили из конюшни, Артур с Бедивером из амбара – все разгоряченные, полные надежды. Ланселот встал радом со мной, а муж с молочным братом поджидали старого друга.

Принц Оркнейский был грязен и изможден, новый плащ в нескольких местах разорван. Он сошел с лошади у первых ступеней лестницы и, прежде чем заговорить, дождался сопровождавшего его молодого человека.

На нем была шкура и домотканая одежда; длинные черные волосы заплетены назад, и из них торчали перья зимородка. Он принял боевого коня, а Гавейн повернулся к королю.

Медленно и неловко, как пожилой человек, племянник Артура опустился на одно колено, но сквозь годы тяжкого труда и приключений я снова увидела в нем того коленопреклоненного озорного юношу, который в день нашей свадьбы поднес нам букетик полевых цветов.

– Милорд, – прохрипел он и криво улыбнулся мужу. – Зеленый Человек приветствует Артура Пендрагона, верховного короля Британии и всех смельчаков его Круглого Стола.

Артур широко улыбнулся и протянул руки навстречу Гавейну, приглашая его подняться. Вокруг поднялся неимоверный шум, и Артур попросил Лукана выкатить бочонок лучшего пива, чтобы все могли выпить, пока мы слушаем историю оркнейца.

В зале все сгрудились вокруг Гавейна: одним нашлись стулья, другие уселись на подстилки на полу. Молодые воины притащили лавки с хоров, и я заметила сияющие глаза Мордреда. Юноша устроил подбородок на локте и не сводил с брата восторженного выжидательного взгляда.

Гавейн встал в середине круга, оглянулся на друзей, как будто не мог поверить, что находится в безопасности.

– Я уезжал из Камелота с тяжелым сердцем, – начал он, – и направился к побережью Уэльса. Останавливался, чтобы повидаться с друзьями и починить ограды, в которых когда-то оставил дыры. Но больше всего мне хотелось поговорить с отшельником на уступе Сент-Гован.

Он нашел святого человека на краю скалы, нависшей над морем. Старик созерцал небо, ветер и облака. Гавейн прожил с ним весь ноябрь, готовя себя к предстоящему испытанию. Страх сгущался вокруг воина, но отшельник молился с ним каждый день, отпустил прошлые грехи и молил всю рать христианского Бога встать на его защиту против языческого духа. Наконец, перед самым отъездом, Гавейн попросил его окрестить.

Чтобы его намерение осталось незапятнанным и его не отвратили от цели, Гавейн продолжил путешествие, минуя дороги и города. Единственным его попутчиком стал одинокий волк, который шел за ним следом, по ночам садился на границе света от костра и выл на луну, когда воин собирался заснуть.

На севере, на побережье Гвинедда, он повернул на восток, проехал у Менайского пролива, где за узкой полоской воды лежал остров Мона, ставший священным местом друидов еще до того, как пришли легионы. Гавейн ужаснулся, что древние боги могут добраться до него, и осенил себя христианским знамением, надеясь, что крест упокоит языческую сущность его прежней жизни.

Въезжая в местность, известную под названием Виррал, Гавейн остановился у хижины мелкого арендатора, чтобы спросить дорогу к опасной часовне. Фермер побелел, стиснул зубы, чтобы не вырвалось неосторожное слово, и лишь кивнул в ту сторону, где начинался суровый дикий лес. Сердце Гавейна екнуло, но он направил жеребца по бездорожью в чащу.

– Под его сенью оказалось так же страшно, как и снаружи, – рассказывал королевский воин, прерываясь лишь для того, чтобы снова наполнили его рог. – По сравнению с Логрисом, где обосновались милосердие, цивилизация и свет, эта страна показалась прибежищем ужаса.

До его встречи с Зеленым Человеком оставалось только три дня, и после стольких недель одиночества Гавейн жаждал человеческого общения. Наконец ближе к вечеру он выехал на просторный луг, на котором возвышалась круглая мазанка с тяжелой соломенной крышей, и сердце воина подпрыгнуло от радости. Его встретил детский смех, потом шкура, прикрывающая вход, откинулась, и появился хозяин.

– Он был невысоким и крепким, – рассказывал Гавейн. – С темным взглядом, как у древних, и глаза его предвещали дурное. Он подбежал к каемке травы и заговорил – язык оказался очень похожим на наречие приднов.

Имя хозяина оказалось Берсилак, а его хозяйство – таким же полудиким, как и он сам. В круглой мазанке Гавейн нигде не заметил железа, потому что «перворожденные от богов» не доверяют металлам, которыми пользуются «высокие люди», полагаясь больше на камень, дерево и бронзу.