Осенняя история - [9]

И все же, сказанное им не допускало возражений. Помявшись, я ответил, что не собираюсь злоупотреблять его гостеприимством. Довольно беззастенчивое заявленье, если вспомнить, каким манером я проник в его жилище. Учитывая мое теперешнее положение и ту опасность, которую оно по — прежнему таило, я должен был остаться в доме еще на некоторое время. Уклончивый ответ. Нетерпеливо повернувшись, старик учтиво заключил:

— Словом, сударь, я полагаюсь на вашу деликатность.

Крайне смутившись, я пообещал, что проявлю ее во что бы то ни стало. Но он уже направился с собаками в утробу дома и вкоротке исчез.

Глава шестая

Я вышел и, воду зачерпнув ведром, напоминавшим больше решето, умылся. Затем с беспечным видом стал слоняться возле дома. Коль скоро завтрак здесь, как видно, был не принят, я совершенно беззастенчиво добыл себе немного пропитания с отяжелевших веток дикой яблони.

Все это время меня не покидало чувство, будто за мною пристально следят. Однако в окнах было пусто, да и без жалюзи они не очень-то годились для скрытной слежки. Внезапно гулко хлопнула одна из ставен, какая именно — я не успел заметить. Я мигом вспомнил о недавнем происшествии. Опять незримая рука? Но чья? На этот раз, пожалуй, старика, хотя едва ли там, за дверью, был тоже он. Все это вполне вязалось с его привычкой появляться неожиданно. Я вряд ли ошибался, когда решил, что в залу он вошел снаружи. Но кто же в этом случае открыл мне утром дверь? Кто, как не он? А если в доме есть другие обитатели, то почему они так тщательно скрываются? Ничтожный этот случай вновь вызвал у меня обилие догадок, о коих умолчу.

Дом представлял собой строение семнадцатого века, а может, на полсотни лет поболе. Поверх террас вздымались два этажа, и плюс к тому надстройка иль чердак. Свет проникал туда сквозь слуховые окна. Их обрамляли барочные наличники кирпичной кладки, сплошь в завитках. Под уровнем террас гнездилось несколько окошек — скорее, зарешеченных бойниц, как в нижнем полуэтаже. Коричневатые, почти железного оттенка стены, то тут, то там с зеленовато-желтыми потеками, смотрелись, как я уже имел заметить, весьма уныло. На их невзрачном фоне выделялись помянутые мной наличники цвета тускнеющей слоновой кости и прочие резные украшенья. На правой стороне фасада — стрела старинных солнечных часов и циферблат со стершимися знаками; на левой — в полчеловеческого роста ниша. Все здание венчал массивный зубчатый орнамент прямоугольной формы.

Немного озадаченный, я убедился, что мое пристанище гораздо больше, чем казалось с самого начала. То место, где оно располагалось, я уже бегло описал. Добавлю, что нехоженые горы нависли с одного конца над крошечною котловиной и расступались к плоскогорью, давая ей слегка вздохнуть за невысоким кряжем. Отвесная стремнина цепенела каменной стеной недалеко от заднего фасада дома.

Что делать дальше, я не знал. Коль скоро до обеда со стариком мне все равно не свидеться, решил забраться на ближайшую гряду, понаблюдать оттуда за движением противника и подстрелить хоть сколько-нибудь дичи, которую (наивная заботливость!) рассчитывал отдать хозяину.

Я возвратился в залу за ружьем и, выходя, столкнулся с ним самим, возникшим как из-под земли: я полагал, он все еще внутри. Его сопровождали неотлучные собаки; но что особенно нелепо и комично для столь высокородного лица — под мышкой он держал внушительный кочан цветной капусты! Я сбивчиво поведал о своем намерении, добавив, что вернусь через часок-другой. Старик прошаркал мимо, не сказав ни слова.

На взгорье, куда я невзначай забрел, мне точно удалось поднять из перелеска стаю куропаток и парочку из них подбить: я поневоле сделался недурственным стрелком. На простиравшемся внизу плато не видно было ни единого движенья. Вся местность была совсем необитаемой, за вычетом, пожалуй, утлой хижины или заброшенного шалаша, чуть различимого вдали, там, где лощина переходила в тесное ущелье. Не зная этих горных мест, я все же вычислил, что до ближайшего селенья С. отсюда было километров двадцать по прямой. На некоторое время я успокоился и, радуясь своей добыче, как ребенок, вернулся около полудня.

В пустынном доме та же тишина. Казалось, что за время моего отсутствия сюда никто не заходил. Осколки стекол под окном благополучно пребывали на своих местах. Давно потухнув, головешки послушно оставались в изначальных позах. В ожидании пока неведомо чего, я стал расхаживать по зале.

Рассматривать особо в ней было нечего. Хотя бы из того, что находилось на виду. На запертые шкапчик, секретер и ларь со спинкой я покуситься не осмелился. Помимо стареньких фотографических альбомов (чреда особ минувшего столетья) в обложках из тисненой кожи, роскошно изданного по-французски тома осьмнадцатого века с гербом на переплете голубого бархата, коллекции дамасских сабель и кинжалов, устроившихся в кожаных затонах зеленоватых ножен, небольшого блюда из позолоченного серебра, порядком потускневшего от времени — небрежная рука оставила его на произвол буфетной кромки, — и двух — трех ваз: одной из тонкой на просвет майолики с искусно золоченой окантовкой, других — из разноцветной терракоты, — особенно приметными мне показались чета серебряных подсвечников на мраморной горизонтали припавшей набок этажерки в стиле Людовика XV и книжный шкап резного дуба. В шкапу хранились стародедовские летописи здешних мест на итальянском и латыни, пергаментные грамоты в огромных пухлых папках, два сборника «питомцев муз Парнаса», французские романы эпохи Просвещенья и полное собрание Вольтера.