– Это Хэ-хуа дала мне блин, дедушка. Она хорошая.
– Молчи! – крикнул старик, замахнувшись на мальчика.
Но тот не унимался:
– Знаешь, сколько у нее блинов! Она их в городе купила. А завтра поедет за рисом. За самым лучшим, отборным рисом.
Тун-бао вскочил, дрожа всем телом. Стоило ему услышать, что у кого-нибудь есть рис, как он приходил в неистовство, потому что у них в доме вот уже полтора месяца не было ни зернышка. Тем более не мог он простить этого Хэ-хуа, к которой всегда относился с пренебрежением. Он побагровел и крикнул:
– Чего ж тут удивляться! – но, поглядев на внука, уже тише сказал: – Бандиты они! Не иначе как ограбили кого-нибудь! Поймают – голову оторвут. Вот и получат по заслугам! – Тун-бао хорошо понимал, что ни с того, ни с сего оскорбил людей, обозвав их бандитами, и это, возможно, так ему не пройдет – вдруг Хэ-хуа выбежит и крик подымет!
Однако Хэ-хуа почему-то не появлялась.
Сяо-бао, который никак не мог в толк взять, что рассердило деда, закричал:
– Нет, дедушка! Хэ-хуа хорошая, добрая, всегда угощает блинами!
Тут уж Тун-бао не стерпел. Пошарив вокруг глазами, он заметил около старой, лежавшей под навесом водочерпалки, бамбуковую палку и схватил ее. Видя, что ему сейчас попадет, Сяо-бао пустился наутек и как назло юркнул в дом Хэ-хуа. Тун-бао бросился следом, но тут все поплыло у него перед глазами, ноги отказались ему повиноваться, и он медленно опустился на землю, выронив из рук палку.
В это время на току за рекой появился человек. Он миновал мостик, сложенный из четырех бревен, и закричал:
– А, Тун-бао, поздравляю! Рад за тебя. Подышать вышел?
Старик не видел, кто это, потому что перед глазами у него все еще плыли круги, но по голосу сразу признал односельчанина Хуана, прозванного Даосом, доброго своего приятеля, и очень обрадовался встрече. Когда Тун-бао болел, Хуан частенько к нему наведывался. В деревне старики прослыли чудаками. Тун-бао, например, ненавидел все заморское; иностранное клеймо приводило его в ярость, словно смертельный враг семи поколений его предков. Хуан любил щегольнуть непонятными мудреными словами, которых наслышался в городе, – медные деньги он называл не иначе как «монетами с квадратным отверстием»,[6] а в разговоре с кем-нибудь из сельчан величал его семью «драгоценнейшей», «высокоуважаемой». Эти мудреные слова сельчане принимали за даосские молитвы и потому прозвали Хуана Даосом. Зато Тун-бао с должным почтением относился к «учености» приятеля и не раз говорил своему сыну А-сы, что, ковыряясь в земле, Даос губит свой талант…
Тун-бао решил поделиться с приятелем своими душевными переживаниями:
– Скажу тебе честно, Хуан, злость меня душит, хоть лопни! Всего месяц провалялся, а перестал понимать, что делается вокруг! Сам посуди: деревня опустела, словно «длинноволосые» здесь побывали. Эта сука Хэ-хуа таскает откуда-то блины, угощает моего Сяо^бао, а он берет! Потерял всякий стыд. И гордость. Надо его проучить. Как ты думаешь?
Тун-бао в сердцах хватил палкой о землю.
Хуан слушал его с видом заправского гадателя из храма бога-хранителя города, то пожимая плечами, то покачивая головой, то вздыхая. Наконец он изрек тихим голосом:
– Повсюду царствует хаос! Я полагаю, брату Тун-бао не ведомо, куда удалились все люди. Изымать у богачей рис, грабить рисовые лавки, как это сделали крестьяне из Байцибана. Ушел с ними и высокодостойный сын твой А-до. Высокочтимый брат едва оправился от болезни, и волнение может повредить его здоровью. Пусть лучше брат притворится, будто ведать не ведает о проделках уважаемого сына своего. Ха-ха-ха! Я, кажется, разгласил тайну!
Тунчбао во все глаза смотрел на Хуана. Старику показалось, будто его чем-то тяжелым стукнули по голове. Он весь обмяк и снова опустился на землю. Губы дрожали. «Изымать у богачей рис, грабить рисовые лавки». Сердце Тун-бао гулко забилось. Он был рад, что подозрения его насчет Хэ-хуа подтвердились – блины у нее, конечно, ворованные. Но ведь А-до замешан в таком же опасном деле. Как бы не пришлось отвечать за сына. Тогда и он «получит по заслугам».
Заметив, как напуган Тун-бао, Хуан спохватился и стал его успокаивать:
– Самое драгоценное – это здоровье. Его надо беречь. Да, беречь! Извини, что наговорил лишнего. Не изволь беспокоиться! Власти, я слыхал, за такие дела не карают строго, смотрят сквозь пальцы. Главное, остереги уважаемого сына своего на будущее. И все обойдется!
– Ох, Даос! – с гневом сказал Тун-бао. – Скажу тебе честно: не человек мой А-до, скотина, я давно это примечаю. В него наверняка вселилась неприкаянная душа убитого моим дедом стражника «длинноволосых» – хочет семье моей отомстить. Вот как проросло злое семя! Пусть только вернется этот негодяй А-до, живьем в землю закопаю! Спасибо, Хуан, что открыл мне правду, а то я словно сплю в барабане.[7]
Старик закрыл глаза и, будто живого, увидел перед собой невинно загубленного совсем молодого «длинноволосого».
Хуан никак не ожидал, что приятель воспримет все так серьезно, и уже жалел, что проболтался. А тут еще Тун-бао стал его всячески благодарить.
– Что за благодарность! – забормотал Даос. – О чем тут говорить? Ну, я пошел – некогда мне! До свидания! Еще увидимся! Не болей! Береги здоровье!
