Осенний призрак - [119]

Тебя с твоей камерой не было там, папа.

Я устроился на работу в больницу. Арендовал домик в лесу, где никто не мешал мне заниматься музыкой, и там поселился. Я послал в Стокгольм не меньше тысячи дисков, писал письма в «Сонет», «Полар», «Метроном» и другие студии звукозаписи, но ниоткуда не получил ответа.

Так проходил год за годом; теперь я работал в доме престарелых в Бьёрсетере. В ночную смену мы выходили парами: пока один спал, другой дежурил. Мне нравилось работать ночью, таким образом, мне удавалось меньше видеть людей.

Ты по-прежнему бил меня, отец, когда я навещал тебя, хотя почти совсем ослеп из-за катаракты.

Я мог бы дать тебе сдачи, но так и не поднял на тебя руки. Почему? Потому что тогда бы я стал, как ты. Озлобленность и ярость превратили бы меня в тебя.

Потом умерла мама; ты совсем ослеп и оказался в доме престарелых. Твой фильм закончился. Стих твой гнев, злоба, твоя жизнь превратилась в ожидание смерти.

Иногда мне попадались газеты со статьями о Петерссоне и его успехах. И тут я почувствовал, как во мне начало расти что-то похожее на яйцо. А потом оно стало большим и лопнуло. И из него вылупились миллионы змеенышей, поселившиеся в моей крови. У них были лица моих врагов: твое, отец, мальчишек, мучивших меня в школе, и даже Акселя Фогельшё. Я прекрасно понимал, что сделал мне этот человек.

Я хотел избавиться от змеенышей, но они не оставляли меня в покое.

А потом вернулся Петерссон. Он купил у Фогельшё замок и земли. А я получил анонимное письмо, где была вся правда об аварии в новогоднюю ночь. Раньше мне не приходило в голову, что это Йерри мог тогда сидеть за рулем. К письму прилагались черно-белые снимки: Йерри Петерссон стоит посреди поля с закрытыми глазами, словно медитирует.

И тогда я тоже написал письмо. Но там, на парковке, мужество изменило мне, и тот, кто отнял у меня все, опять топтал меня ногами, словно ничтожное насекомое.

Но я поднялся с земли.

Я дал себе клятву стоять до конца. Ему не удастся еще раз погубить нас с Андреасом. Он заплатит мне, сколько я скажу, даже если я и не знаю, что мне делать с этими деньгами.

Как-то рано утром я сел в машину и отправился в Скугсо. Змееныши не унимались. Я почти слышал, как они шипели, и видел усмешки в их глазах.

Я помнил, что случилось на парковке, поэтому ждал Петерссона на замковом холме с камнем в руке. В кармане у меня лежал любимый отцовский нож с печатью замка Скугсо на рукоятке. Должно быть, он украл его, когда работал у Фогельшё. В другой руке я держал листок бумаги.

Змееныши бесновались у меня в крови. Они были моим гневом и моим страхом.

Я знал, что сейчас произойдет что-то важное. Может быть, одна моя жизнь закончится и начнется другая.

68

Я смотрю вниз, на землю. Я наблюдаю за людьми, чьи судьбы связаны с этим городом и этой землей; вижу потоки дождя, обрушивающиеся на траву, деревья, мох и древние скалы. Я знаю, что многое остается вне поля моего зрения.

К Скугсо приближается автомобиль, а в стороне, возле замкового рва в утренних сумерках вырисовывается чья-то черная фигура.

Я вижу себя — это я сам еду навстречу неминуемой смерти. Я понял это слишком поздно. Но и сейчас, в это мгновение, вмещающее в себя всю мою жизнь, я чувствую, как дрожит в руках руль.

69

Скугсо, 24 октября, пятница

Йерри глядит на дорогу, вцепившись в руль. «Рендж Ровер» почти парит над землей.

Кто это там, впереди? Это ты, Катарина, наконец решилась навестить меня?

Или это кто-то другой? Может, тот надоедливый тип? Только не он. Ведь это ты, Катарина, я так хочу, чтобы это была ты.

Но это не ты.

Я выхожу из автомобиля и сталкиваюсь с Андерсом Дальстрёмом. В его глазах я вижу отчаяние, черные волосы мокры от дождя, а в руке он держит камень.

Я хочу его напугать и впиваюсь в него глазами. Но ничего не происходит, он не сдается.

— Мне нужно пять миллионов! — кричит Андерс Дальстрём.

— Ты ничего не получишь, — смеюсь я ему в ответ. — И я раздавлю тебя, как крысу, если ты немедленно не уберешься отсюда. Будет хуже, чем тогда, на парковке.

Андерс Дальстрём протягивает мне листок бумаги.

— Здесь номер моего счета! — кричит он.

Дождь мгновенно размывает цифры. Я смеюсь. Он сует мне эту бумажку.

— Пять миллионов. Я буду ждать неделю.

Я улыбаюсь, а потом мне начинает надоедать эта игра. Я комкаю листок и бросаю его на гравий. Сейчас мне плевать на камень в его руке.

Но Андерс Дальстрём поднимает бумажку свободной рукой и кладет ее в карман куртки.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и тут слышу за спиной страшный рев. Вижу, как ко мне приближается его черная фигура, и падаю на землю. А потом на меня обрушивается вся злоба и отчаяние, копившиеся в нем десятилетиями, и что-то страшно жжет в животе. Андерс Дальстрём отползает от меня, и я весь исчезаю в боли.

Вот я лежу на склоне замкового холма. Я знаю, что эта боль в животе и голове означает конец всякой боли; чувствую, как по всему телу распространяется холод.

«Он убил меня», — успеваю подумать я и пролезаю под цепи, ограждающие замковый ров. Мне кажется, в воду падает камень. Откуда столько крови?

И вот я снова мальчик, потом мужчина. Мы с Катариной лежим на берегу озера. Я смазываю ей спину кремом для загара, а она разговаривает со мной на каком-то древнем языке.