Осенний паразит - [2]

В общем, силы оказались равными. Адам несся по улице и не желал уступать ни пяди, понимая, что это чревато. Слегка остывший, но все еще злой Василий в свою очередь понял, что задуманного удара не получится. Тогда, не снижая темпа, он исхитрился перегнуться туловищем вперед и таким образом выиграл несколько заветных сантиметров. Но вместе с тем и место для удара переместилось с между лопаток до пониже спины.

Малые дети, игравшие на то время у подъездов, тут же донесли старшим, что дядя тракторист Василий голышом гонится за дядей алкашом Адамом и бьет его палкой по ж… Малые дети не врали, да только им никто не верил. Потому как, выбежав на улицу, ничего подобного там не находили. А уменьшающееся вдали облачко пыли в расчет, естественно, не бралось.

Мужики тем временем промчались по центральной магистрали и вынеслись за поселок, где обогнули изгиб реки и попали на обширный луг. Здесь Адам почувствовал, что запасы спасительного гормона иссякают.

Поэтому, завидев по центру луга геодезический сигнал, сделал предфинишный рывок.

Геодезический сигнал представлял собой деревянную вышку с крошечной площадкой наверху, в центре которой возвышался столбик-штатив.

Не снижая скорости, Адам подлетел к триангуляционному пункту и дикой кошкой вскарабкался на самую его верхотуру.

Березкин, не раздумывая, бросился следом, но шаткая лестница не вынесла тяжести могучего тела, и он, увлекая за собой обломки прогнившего вспомогательного инвентаря, рухнул наземь.

Чертыхаясь, тракторист в запале полез, было, голой грудью на не менее голую опору. Но как раз тут состояние аффекта закончилось.

Березкин посмотрел оценивающе на длиннющие опоры вышки, потом пристально на съежившегося под его взглядом Собойку и почти мирно предложил:

– Слезай, гад.

– У-му-му, – замычал и затряс головой Адам.

– Хрен с тобой, – внезапно повеселел Вася, – сиди, пока не посинеешь.

Помахивая скалкой, он двинулся в сторону поселка.

«Лучше посинеть, чем попасть в твои лапищи», – с радостью думал спасенный, провожая просветленным взором неспешно удаляющуюся геркулесову фигуру тракториста.

Когда Березкин скрылся за речным кустарником, Адам вознамерился спуститься на грешную землю. Вознамерился, но не спустился. Глянул вниз и обомлел. Пути назад не было. Земля, отделенная тремя жалкими метрами, вдруг стала покачиваться, как палуба при легком шторме, и расстояние до нее показалось невероятно далеким и опасным.

Жалобно охнув, Адам с новой силой вцепился в столбик-штатив.

А Вася, удивляясь собственной агрессивности по столь незначительному поводу, как гибель нескольких десятков слив, миновал речной изгиб и вышел к поселку. Только тут, вблизи человеческого жилья, он с изумлением обнаружил, что гол, яко сокол, и что, помимо трусов, на нем ни нитки. Страшась оскандалиться до скончания дней, Березкин бросился обратно. В итоге ему пришлось дотемна куковать в своей отчаянной амуниции на свежем воздухе у реки.

Прячась в прибрежных зарослях и трясясь от осенней прохлады, он и тут не избежал неприятностей. Бабулька, шнырявшая вдоль берега в поисках стеклотары и наткнувшаяся вместо пустых бутылок на здоровенного мужика с ядреной скалкой в руках, быстробыстро закрестилась и задом-задом двинула с места встречи. Да так лихо, что Вася остался в сомнении – не померещилась ли она по причине колотящего его озноба.

Бабулька, убегая к поселку, думала нечто схожее. Уж больно взлохмаченный, помертвевший телом Березкин походил на некоего представителя нечистой силы, печально задумавшегося перед зимней спячкой.

Часа через два после странного видения Вася все еще стоически сидел в кустах. И лишь тогда, когда над землей сгустились сумерки, он короткими перебежками двинулся к дому.

Около той поры Лёшик забрался под одеяло, представил друга Адама с геройским фингалом под глазом и разулыбался в полудреме. В этот миг и ввалилась к нему жена.

– Лёха! – крикнула она страшным шепотом. – Вставай! Снежный человек под домом бродит!

– Пошла ты, – пробормотал Лёшик со сна и заключил с железной логикой: – Какой, твою мать, снежный, когда мы еще бульбу не выбирали.

– Ах, ты, стервец! – взъярилась жена и запустила в него тем, что держала в руках.

В воздухе, расплескивая остатки чая, пронеслась глиняная чашка и, шваркнув о стену, осыпала сонное лицо супруга фонтаном колючих брызг.

– Ты чё?! – вскочил он, испуганно таращась.

– Я говорю, точно снежный, – как ни в чем не бывало, продолжила женщина, – голый, большой и с дубиной.

И, уж совсем успокоившись, ушла, громко хлопнув дверью. «Неспроста она посуду лупит, – размышлял после Лёшик, собирая на постели осколки. – И мужики ей голые видятся. Не было бы беды». И когда снова забрался под одеяло, решил окончательно, что завтра обязательно «забацает» на кухне полочку, приколотить которую обещал еще к восьмому марта.

Утром следующего дня пастух поселкового стада, выгнав коров на луг за рекой, вдруг услышал глухие стоны. Выискивая источник загадочных звуков, дед Семен огляделся и никого не увидел. «Може, то коровы стонут», – подумалось ему, как тут в небесах над ним чихнуло, потом зевнуло протяжно и громко, а после вдруг заорало: