Осенний безвременник - [4]

Я почувствовал себя обиженным.

— Это почему же? Я два года учился в медицинском. Тогда для того, чтобы поступить, нужен был предварительный стаж — очень разумное, на мой взгляд, требование. Кроме того, я шесть месяцев работал санитаром в Варненской городской больнице.

— Понимаю. Но закон есть закон.

Я все равно не понял, какое отношение наш диалог имеет к закону, но, пожав плечами, быстро вышел, оставив инспектора наедине с санитаром.

В холле нервно ходил их угла в угол мужчина, который встретил нас у двери. Когда я вошел, он резко остановился и вопросительно посмотрел на меня. Но я отвернулся и сел в старое удобное кресло. Через холл быстро прошел внутрь квартиры еще один санитар. Вскоре послышались шум, шарканье ног. «Выносят», — подумал я. На душе было тяжело, о пьесе уже почти не думалось. Молодой человек собрался задать мне какой-то вопрос, но я угрюмо уставился в потолок, чтобы избавить себя от необходимости разговаривать с ним.

В этот момент в холл вошел инспектор.

— Да, — произнес он, — да, да…

— Его унесли? — спросил мужчина.

— Да.

Мужчина схватился за голову и тихо, на цыпочках, вышел.

— Хотелось бы послушать вас, — сухо обратился я к инспектору, чувствуя себя по-прежнему обиженным.

— А что вы можете сказать мне? Что произвело на вас особое впечатление?

— Ну… этот молодой человек кажется мне чересчур нервным…

— А как он, по-вашему, должен вести себя, если несколько часов назад покончил жизнь самоубийством отец его жены?

— Это муж дочери?

— Думаю, да.

— Думаете? Или знаете?

— А вот сейчас я представлюсь и спрошу у него. Вас представлять не буду, тогда ваше присутствие останется для них смущающей дух загадкой…

— Загадкой?

Я задавал вопрос за вопросом, так как чувствовал себя несколько сбитым с толку. Инспектор заговорил почти шепотом.

— Их нужно смутить. И вы мне в этом поможете…

— А кого «их»?

— Людей, среди которых находится убийца.

— Но разве…

— Ну ладно, довольно разговоров! В пьесе вы как действующее лицо не участвуете. Впрочем, кто знает. Я где-то читал недавно, что в пьесах такого рода главным действующим лицом должен быть автор.

— Вы говорили — жертва…

— Жертва и автор. Вместе.

ПЬЕСА

С этого момента события начали развиваться так быстро, что, если бы я решил подробно излагать их на бумаге, мне понадобилось бы по меньшей мере 300–400 страниц и много параллельных записей, чтобы все вместе представило картину трудного, а в конечном счете удивительно легкого открытия, или, точнее, раскрытия истины инспектором Пирином Йонковым.

Когда он сказал, что героями моей будущей пьесы должны быть жертва и автор, я не удержался:

— Благодарю за компанию!

— Боитесь мертвецов?

— До сих пор тесно с ними не общался.

— А моя профессия часто заставляет меня прибегать к их помощи. Они, как правило, оказываются любезными и всегда стремятся сорвать покров с тайны, которая отняла у них жизнь.

— Ценю ваш юмор, но неужели вы полагаете, что я самый подходящий объект для него?

— То, что вы уже видели и увидите сейчас, должно немедленно принимать в вашей голове форму диалога. Для того чтобы выполнить ваш договор с товарищем Гуляшки, у вас нет другого способа, как писать строго по ходу развития событий, я бы даже сказал параллельно им. А пьеса обещает быть невероятно интересной.

— Вы полагаете?

— Уверен. В ней уже есть то, что делает все хорошие детективные романы и пьесы такими притягательными.

— Что же это? Ведь, в отличие от вас, я не специалист по части уголовщины…

— А это, дорогой товарищ автор, одна вещь или, точнее, две. Первая — возможное наличие нескольких убийц…

— Нескольких?!

— Да-да. Каждый из тех, кто в последнее время находился в этом доме или поблизости от него, мог по разным причинам желать смерти благородного старого человека…

— Даже его собственная дочь?

— Не исключено. В криминалистике нет места сантиментам.

— Ну, а вторая?

— Вторая — самая важная: резкая неожиданность, невероятный поворот событий.

— Не понимаю…

— Все очень просто. Ну, например, убийцей может оказаться тот, кого мы меньше всего подозреваем или что-то в этом роде.

— Вы опять с юмором. Но это значит, что версия самоубийства отпадает?

— Кто вам сказал?

— Но… я полагал…

— Советую отныне привыкнуть к тому, что в нашем деле по поводу каждого факта, как правило, возникает несколько гипотез. Расследование — это та же математика, требует предельного напряжения ума. Впрочем, довольно теории. Сейчас, вероятно, состоится разговор, который — мне во всяком случае так кажется — может послужить началом первого действия.

— Почему вы отказываетесь писать вместе со мной? Ведь, по существу, вы уже мой соавтор!

— Нет, это было бы незаконным использованием служебного положения, и потом, меня совсем не тянет писать. Так что пишите сами. Более того — я бы даже не хотел, чтобы вы читали мне пьесу: предпочитаю увидеть ее на сцене. И не репетиции, а прямо премьеру!

— А вдруг я ее не напишу, что тогда?

— Асен Миланов, наш знаменитый народый артист, ждет пьесу. И если мне не изменяет память, даже репетиции назначены. Или я ошибаюсь?

— Нет, это просто фантастика! А вдруг расследование извлечет на белый свет такие грубые и банальные вещи, которые вовсе не годятся для сцены?