Осенним днем в парке - [5]

— Однако… насколько я осведомлен, заявок на оборудование вы не подавали.

— Не подавали, нет, — согласился Пелехатый. И опять усмехнулся. — Хотели еще кое-что выжать из старого. Использовать внутренние ресурсы.

Все молчали. Слесари и механики с любопытством смотрели на приезжего инженера. Кущ почудилось что-то недоброе в их настороженном любопытстве. И задорный вид Ефимочкина ей не понравился. Она вмешалась:

— Мы пока познакомимся с документацией. Вы не возражаете?

— Что ж… — Пелехатый попросил механика: — Леша, будь добр, проводи. Скажи Верочке, чтобы открыла мой кабинет.

Они вышли из цеха. Первое впечатление нетронутого зимнего царства уже развеялось. Во дворе гудел грузовик, выбрасывая из выхлопной трубы струйки синего ядовитого дыма. Хрупкую белизну снега избороздили глубокие колеи от колес.

Механик Леша, рослый красивый парень в матросской тельняшке, видневшейся из-под спецовки, с открытой, несмотря на мороз, шеей, догнал их и спросил:

— Тут Николай Павлович приезжал. Викторов. Так говорил — вроде хотят дать нам кое-какое оборудование… Обещано будто…

Кущ удивилась:

— Разве Викторов приезжал? Когда это?

— Только-только уехал. Супруга у него здесь… ну, и на фабрику заходил. — Он прибавил с иронией: — Соскучился, говорит…

Поднялись по ступенькам крыльца, вошли в контору. Верочка, молоденькая девушка в красной вязаной кофточке, с чернильными пятнами на руках, встретила приезжих с нескрываемым детским интересом.

Она засуетилась, забегала, открыла дверь в кабинет — тесноватую комнату с письменным столом и еще одним, узким, для заседаний, с холодным, неуютным, обитым дерматином диваном. Обычный кабинет руководителя небольшого предприятия — с диаграммами, групповыми снимками и образцами продукции в шкафах.

Кущ сказала Ефимочкину:

— Ну, что же вы? Устраивайтесь. Вы займетесь техническими вопросами, я — организационными…

Они уселись за столы.

В кабинет входили люди: начальник заготовительного цеха, завскладом, старший мастер, бухгалтер. Верочка вносила и выносила груды отчетов и дел. Не показывался Только Пелехатый.

Было уже под вечер, когда Ефимочкин отважился пошутить:

— Неужели мы так и останемся без обеда сегодня?

Кущ пожала плечами. Обычно заботу о так называемом бытовом устройстве командированных берет на себя директор. Но Пелехатый забыл о них.

В эту минуту дверь отворилась и вошла свежая с холода, румяная женщина с крупным носом и высоким начесом темных волос надо лбом. Она была в платке и мужском пальто, накинутом на плечи.

— Что же это такое, люди дорогие? — сказала она, поворачиваясь то к Ефимочкину, то к Кущ и протягивая к ним растопыренные, унизанные перстнями пальцы. — А ну, по-простому, по-советскому… складывайте бумажки, и пойдем обедать… Как же так? — играя глазами, говорила она. — Сослуживцы моего Николая Павловича — и не хотят зайти до нашей хаты. Так, товарищи, не годится… У меня же все свое — и гуси, и картошка, и огурцы, и наливка. Николай Павлович на развод подаст, если узнает, что я вас не накормила. Я Пелехатого еще утром предупредила, что вы обедаете у меня.

Ефимочкин галантно поклонился, но Кущ отказалась:

— Нет, мы не можем.

Ефимочкин постарался смягчить:

— Очень жаль, но у нас срочные дела.

— Да разве их можно переделать за один день? Все равно нельзя. Я ведь по-простому, без церемоний… — Женщина прекрасно понимала, что все зависит от Кущ, и обращалась теперь только к ней: — Где же вы пообедаете с дороги? Рабочая столовка уже закрыта, в ресторане у нас очереди, невкусно, пьяные. Разве там место для такой серьезной сотрудницы, как вы? И ночевать останетесь, у нас все удобства, телефон. С Москвой можете переговорить.

Она то улыбалась, поблескивая золотыми зубами, то скромно поджимала губы. Круглые, как вишни, глаза искрились. Она сдернула с вешалки пальто, готовая силой напялить его на плечи упрямой Кущ, потом, опомнившись, повесила обратно.

Ефимочкин не знал, куда деваться от смущения.

— Вы нас извините… кажется, Глафира…

— Семеновна, — подсказала женщина. — Ну что ж! — вздохнула она. — Напишу Николаю Павловичу, что вы побрезговали моим борщом…

— Мы пойдем сейчас в город, — перебила ее Кущ.

— Пешком? — удивилась Глафира Семеновна. — Да что вы? — И взялась за трубку решительным движением человека, привыкшего распоряжаться. — Нюша, — уже другим тоном, властным и жестким, сказала она в телефон. — Нюша, дай конный двор. Конный? Петров? Слушай, Петров, запряги сейчас же в пролетку Буланчика и подъезжай к конторе. — Она опять заулыбалась. — У нас здесь просто, без бюрократизма.

Кущ и от пролетки отказалась. Ефимочкин слегка пожал плечами, но смолчал. Глафира Семеновна проводила их до ворот, постояла немного и с горечью сказала:

— Разве при Николае Павловиче так было? Теперь все запущено, все кое-как… Вон, глядите, на заборе краска облезла… Вахтер ворон ловит… — И, как будто ей больно было на все это смотреть, отвернулась. Опустив угол подкрашенного рта, посмеиваясь над собственной слабостью, она прибавила: — Коля мне всегда говорит: «Тебе-то что за дело? Ты-то здесь при чем?» И может, верно — при чем здесь я?

…Когда они уже шли по плохо освещенным улицам окраины, Ефимочкин сказал: