Осенние звёзды - [18]

— В смысле? — искренне удивился муж. — Я работаю, мамонта приношу домой, — пытался он направить разговор в безопасное русло.

— Ты приносишь деньги, на которые я этого мамонта покупаю, кормлю вас, а потом свинарник убираю. А между делом собирательством занимаюсь, то есть на работу хожу, если пользоваться твоей терминологией. Я же не железная. Я устала. Устала от вашего хоккея. Ты сутками на работе, никакой помощи по дому, на меня ноль внимания, только деньги, деньги, деньги, — такое впечатление, что ты решил заработать все деньги мира. Когда мы последний раз отдыхали? Когда вместе ужинали, ходили в ресторан или театр? Мне надоело ждать, когда ты всему свету вставишь зубы! — Светлана почти кричала.

— Это моя работа, — начал кипятиться муж. — Я не могу делать только то, что хочется. У меня действительно нет времени выводить тебя в свет, да и не думал я, что тебе так необходимы походы по увеселительным заведениям. Ты всегда подружками обходилась.

— Правильно, а почему? — закурив еще одну сигарету, Светлана закашлялась, подумав, что курить все-таки надо бросать. Откашлявшись, она продолжила: — Потому что тебя вечно нет дома, а если ты и есть, то или у телевизора, или спишь, как медведь в зимней спячке.

— Я устаю, — сравнение с медведем задело грузного Николая.

— А я? Ты обо мне подумал? — Света опять расплакалась, то ли от жалости к себе, то ли от раздражения на мужа, который не мог понять ее.

— Ладно, Светк, — при виде вновь появившихся слез Николай сразу сник. Как средство воспитания мужей слезы перестают действовать еще в первый год совместной жизни, однако Николай по-прежнему расстраивался от вида плачущей жены. — Если хочешь…

— Ничего я не хочу, — тихо сказала она.

Затушив сигарету, Светлана направилась внутрь квартиры. Подобные обидные разговоры у них случались и раньше, но еще лет десять назад они заканчивались более романтично: поцелуями и примирением в постели.

Закрывшись в ванной, она набрала номер Ларисы.

— Ларис, привет. Да, я. Ты одна? Можно я приду? Хорошо, целую.

Одевшись, она вышла из дома. Черные силуэты тополей выделялись на фоне темно-синего неба. Ветер стих, и в наступившей тишине был слышен шум идущего по улице транспорта.

Светлана быстро поймала машину и через четверть часа уже звонила в дверь Ларисиной квартиры.

Еще через десять минут, налив по бокалу вина и уютно устроившись в обнимку с сырной тарелкой, подруги сидели на диване.

— Я тебя предупреждала, — Лариса взяла микроскопический кусочек сыра, — чем больше ты для них делаешь, тем меньше они это ценят. Сели тебе на шею и ножки свесили. Желание искать выход должно быть обоюдным, а ты, как паровоз, весь груз на себе тянешь, стараешься домашних не напрягать своими проблемами.

— Я надеялась, что они все видят, понимают, — с грустью заметила Светлана.

— Считается, что семейная жизнь должна быть как праздник. Ваш праздник, видимо, слишком затянулся. Может, у тебя просто синдром семейной усталости? В Париж…

— Лар, — перебила ее Светлана, — я не только в Париж, я уже никуда не хочу. Мне пятьдесят три года. Это кошмар! Я старая, замужняя, но одинокая женщина.

— Прекрати ныть, — взвилась Лариса. Любые упоминания о возрасте приводили ее в негодование, усиленное пониманием, что и ей через год придется разменять шестой десяток. — Каждое утро мое зеркало пытается убедить меня в том, что только круговая подтяжка лица поможет мне, но я твердо знаю: «Врет». Женщине столько лет, на сколько наглости хватает. Как наглость закончилась, так все — саван и белые тапочки.

— Ты о героях и титанах или об обычных людях с обычным мышлением и обычной психикой? — сквозь слезы пошутила Светлана. — Ларчик, пойми, я не способна бегать рысью и пыхать огнем, как ты, — добавила она сдавленным голосом.

— Нет, ты не права по существу, — Лариса обняла подругу. — Понимаешь, жизнь женщины начинается тогда, когда она осознает принадлежность к данному полу, и продолжается до тех пор, пока она чувствует себя женщиной. Какая разница, сколько нам лет? Прекрати считать, сколько осталось. Надо просто жить сейчас. Главное — оставаться собой при любых обстоятельствах.

Разговор шел по давно накатанной колее, Светлану убаюкивала расслабляющая атмосфера и возможность пожаловаться на жизнь. Наконец она вздохнула:

— И что мне делать? Развестись? А что изменится?

— Любовника тебе завести надо. Давно бы плюнула на всех и устроила свою личную жизнь. Ребенок вырос, переживет, — Лариса была спокойна, словно обсуждала новое средство для чистки раковин.

Светлана поперхнулась вином.

— Смеешься? Кому я нужна?

— А пациенты?

— Ох, так они же старые… — испуганно пробормотала Света. — У большинства в самой ближайшей перспективе, прости за цинизм, утка и кроватка, а потом и вовсе гранит и оградка. Или молодежь на диспансеризацию приходит.

— Наверняка есть достойные экземпляры! — Лариса цокнула языком. — Сама же говоришь, что мужчины после пятидесяти еще очень ничего есть, так и выбери себе ровесника. В конце концов, что значит «старый»? Тебе же его не варить!

Светлана не удержалась от улыбки. Она положила в рот кусочек сыра с орехами, размышляя, попробовать датский ананасный сыр или на сегодня хватит.