Осенние дожди - [7]

— Не густо же твои мечты замешены, Сергей Степаныч,— насмешливо бросает Лукин.

Но Серега и на этот раз не отвечает ему. Не поймешь, дурачится он или всерьез говорит.

Я с интересом приглядываюсь к нему: когда же все-таки он серьезный, а когда — вот так, балагурит? И впервые ловлю себя на неожиданной мысли: а ведь ничего неожиданного в этом сегодняшнем поведении Сергея нет. Он и тогда, полтора года назад, произвел на меня впечатление человека с резко, до крайностей, меняющимся настроением, неожиданного в своих поступках и словах.

— Ты вот что,— напоминает Лукин.— Собрался — иди, а нет — так нет, и нечего было голову морочить.

Лукин, по-видимому, любит ясность во всем.

— Спешу, мой бригадир. Спешу. — Уже с порога Серега вдруг; оборачивается к Борису, командует: — Академик, ставь-ка сковородку.

И исчезает.

Глава третья

1

Он исчезает, а в бараке наступает тишина. И тогда становится отчетливо слышно, как дождь с остервенением бьет по крыше.

Борис поднимается, берет с полки давно не чищенный примус, ставит его на край стола и начинает водить поршнем взад-вперед, хлюп-хлюп. Так он хлюпает несколько минут, потом выпрямляется и тыльной стороной ладони проводит по высокому лбу.

— Будь он неладен! Тут еще полгода — перестанешь понимать, в каком веке живешь. Бригадир, ответь: где же обещанная техника?

— Это насчет примуса? — в голосе Лукина откровенная насмешка. Он начинает складывать стопочкой свои бумаги, ладонями выравнивая их с обеих сторон.

Я наблюдаю, как он это делает, и почему-то снова думаю: глядя на его руки, ни за что не скажешь, что это руки рабочего.

— Да при чем тут примус?! — взрывается Борис.— Я серьезно. Живем! Вонючий примус, кайло, штыковая лопата... Варварство это — колоть орехи микроскопом.

— Не ори, человека разбудишь. Скажи пожалуйста! Это ты, что ли, микроскоп?

— А хоть бы! Я вот этими пальцами,— Борис на миг отпускает насос примуса и показывает свои пальцы в керосине. Они у него длинные и тонкие.— Я этими пальцами сложнейшие механизмы собирал. Электронику.

Алексей поворачивается на живот, ударами кулака взбивает подушку и углом подсовывает ее под себя. Усмехается:

— Утро воспоминаний.

— Молчи, твое дело десятое,— с неожиданной резкостью обрывает его Борис.— Нет, ты, бригадир, все-таки не уходи от ответа. Ты вдумайся: ехал человек сюда, верил, надеялся...

— А, собственно, чем ты недоволен?

— ...Надеялся,— будто не слыша, продолжает Борис и возбужденно жестикулирует. — А что получилось? До мечты — как до звезды, а кайло — пожалуйста, вот оно. Вкалывай, Борис Николаевич. Ликуй, грабарь... Доставай сало, где оно там у тебя?

Чем больше накаляется Борис (а мне-то в первые минуты показался он этаким тихоней!), тем невозмутимее делается Лукин.

— Эк тебя прорвало,— произносит он, не глядя на Бориса. Неторопливо, с обстоятельностью, как, должно быть, делает вообще все, он перекладывает в тумбочку бумаги, вытягивает из-под койки фанерный баул, с какими строители разъезжали по стране после войны, и достает кусок сала в холщовой тряпице. Прикидывает на руке.

— Да не колдуй ты,— нетерпеливо поторапливает Борис.— Глядеть противно...

— Последнее,— с сожалением замечает бригадир и начинает открывать перочинный ножик. Открывает, а сам нет-нет да и поглядит на Бориса с веселым любопытством.— С чего это ты завелся? — спрашивает он.— Серега небось еще и до Сычихи добежать не успел.

— А, провались она, Сычиха! — снова взрывается Борис.— Да хоть на сале-то не экономь.

— Говорю, последнее...— И неожиданно спрашивает: — Так, значит, не нравится, что грабарь!

— А то плясать? — Примус у Бориса наконец-то загудел негромким, ровным баском, выталкивая из себя венчик сизо-голубого огня.

— ...А тебе, я так понимаю, хотелось бы сразу по части электроники?

Борис глядит на бригадира вполоборота, с удивлением:

— Преступное желание?

Остатки сала начинают обратный путь: на дно баула, баул на пол и затем под койку. Лукин стряхивает ладони.

— Борис Николаевич кнопочки нажимает...

— Меня, между прочим, этому учили,— вежливо напоминает Борис.

Алексей со своей койки с любопытством поглядывает то на бригадира, то на Бориса, но в спор не вмешивается. Да Лукин, наверное, сейчас и не дал бы ему вмешаться. Согнутым указательным пальцем он приглаживает аккуратные усики, медлит, будто собираясь с мыслями:

— А тебя не учили, что для пульта сперва нужно площадку расчистить?..

— Правда? Под-думать!

— ...Лес вырубить.

— Да что ты говоришь?

— Здание построить. А для здания — кирпича обжечь-наготовить? А чтобы его обжечь, печку сложить?

— Глины накопать. Бригадир, смотри, в такие дебри заберешься,— предупреждает Борис.

— ...А чтобы ее сложить,— людей надо привезти. Да по возможности не в бараки, как нас с тобой, а в настоящие дома,— невозмутимо продолжает Лукин и спрашивает: — Этому тебя не учили?

Борис с грохотом ставит сковородку на примус. С тарелки на сковородку он переваливает кубики сала, и оно вскоре начинает разбрасывать во все стороны короткие невидимые стрелы.

— Разрешите ответить? — угрюмо говорит он.

Бригадир безразличен:

— Ну?

— «Ну», убеждает муж жену: «Ну»... Слушай, мы с тобой сюда вместе ехали, в одном эшелоне. И горя, и холода, и дыма — всего нахлебались вот так! — Он ребром ладони проводит поперек горла.