Осенения - [3]

Шрифт
Интервал

Много времени и сил отдал мужикам и Толстой. Лучшие его страницы посвящены крестьянам. Множество фотографических снимков и живописных полотен запечатлели яснополянского старца во время крестьянской работы — вспашка, косьба, боронование. Многих эта привязанность Толстого к крестьянам удивляла и даже раздражала. Для чего, вопрошало высшее общество, автору, которому подвластны таинственнейшие, загадочнейшие движения души человеческой, копаться в деревенском навозе? Что там можно найти нового, какая непостижимая тайна может быть там сокрыта?

Нужно было пройти целому веку, нужны были неслыханные социальные и политические потрясения, нужно было размолоть в пыль былой крестьянский мир, нужно было, как теперь говорят, раскрестьяниться, чтобы в конце концов понять, что царэ и цэран, то есть страна и крестьяне суть одного корня. Одно без другого не существует и существовать не может.

Вернемся, однако, к скромному владельцу глинобитной хибары на окраине Ясс. Труженик он был неслыханный. Перебирал и взращивал, и холил каждое слово чуть ли не до обморока. Долгими ночами светила окошечками его хибарка, и за белой занавеской любопытные соседи могли видеть грузного учителя, который, обвязав голову мокрым полотенцем, повторял вслух одну и ту же фразу, выверяя ее по музыкальному, смысловому, поэтическому ряду. Что его так мучило, почему он каждый год без конца переделывал пользовавшиеся и без того большим спросом созданные им учебники?

Девятнадцатый век, как известно, был на редкость богат художественными открытиями. Это привело к подъему народного духа, к формированию национального самосознания чуть ли не в каждой стране. России девятнадцатый век принес то, что впоследствии именовалось восьмым чудом света. Однако в самом конце века наступило некое пресыщение художественными открытиями. Похоже было, что дух человеческий устал. Мир художественного вымысла начал терять свою романтичность, свой былой авторитет. Влияние художников на общество начало ослабевать, их место начали занимать революционные силы с совершенно другими, иной раз противоположными идеалами.

Неожиданный закат культуры девятнадцатого века, одна из вечных тем наших историков и критиков. Не вдаваясь в существо проблем, нужно сказать, что тогда, в 80-е годы, многие светлые головы пришли к выводу, что виной всему — случайные люди, которыми были заселены созданные художественные миры. Вечные строения не могут и не должны быть отданы временщикам. Временщики — временщики и есть. Созданные миры требовали того, чтобы заселять их постоянными жителями, которые потом смогли бы стать хозяевами, а для этого нужно было готовить будущих хозяев. И вот Лев Николаевич Толстой открывает школу для крестьянских детей в Ясной Поляне. В Латвии братья Клаудзит собирают по хуторам мальчишек и девчонок в свою школу, а по ночам пишут роман «Времена землемеров». Именно в силу этих причин по ночам трудится и Крянгэ в своей хибарке над школьными учебниками.

И опять же, нужно было пройти целому веку, нужно было пережить несколько научно-технических революций, нужно было завалить мир информацией, в том числе и художественной, чтобы в конце концов прийти к той же истине, что любое строение, каким бы прочным и величественным оно ни было, если заселить его временщиками, погибнет, ибо временщики — враги всему долговечному, и, стало быть, пока не поздно, надо начинать сначала, с младших классов, а еще лучше с дошкольного возраста.

А между тем вот-вот на нашем горизонте замаячит и конец нынешнего столетия. Как мало вечных истин мы усвоили за минувшие сто лет! Может, именно поэтому, чем дальше отходим от титанов, с именем которых связаны осенения в культуре наших народов, тем больше незыблемых истин мы открываем в их творчестве, тем значительнее становятся свершенные ими духовные подвиги. Временами даже как будто нечто похожее на нимб начинает украшать их головы…

В одной из своих последних дневниковых записей Толстой писал, что он часто в жизни бывал грешнее грешного, но все-таки не был оставлен Богом, ибо временами, писал он, какие-то высшие силы проходили через меня, мой дух придавал им форму, и это были счастливейшие минуты в моей жизни.

Сегодня мы можем с полным основанием сказать, что высшие силы Света и Добра проходили и через сердце скромного владельца глинобитного домика ясской окраины. Его дух придавал этим силам добра и света формы, и эти мгновения стали счастливейшими минутами в истории нашего народа.


Еще от автора Ион Пантелеевич Друцэ
Самаритянка

Осенью сорок пятого получена была директива приступить к ликвидации монастырей. Монашек увезли, имущество разграбили, но монастырь как стоял, так и стоит. И по всему северу Молдавии стали распространяться слухи, что хоть Трезворский монастырь и ликвидирован, и храмы его раздеты, и никто там не служит, все-таки одна монашка уцелела…


Избранное. Том 1. Повести. Рассказы

В первый том избранных произведений вошли повести и рассказы о молдавском селе первых послевоенных лет, 50-х и 60-х годов нашего столетия. Они посвящены первой любви («Недолгий век зеленого листа»), прощанию сыновей с отчим домом («Последний месяц осени»), сельскому учителю («Запах спелой айвы»). Читатель найдет здесь также очерк о путешествии по Прибалтике («Моцарт в конце лета») и историческую балладу об уходе Л. Н. Толстого из Ясной Поляны («Возвращение на круги своя»).


Гусачок

Рассказ о молдавском селе первых послевоенных лет, 50-х и 60-х годов нашего столетия.


Запах спелой айвы

Повесть о сельском учителе. Впервые опубликована в журнале «Юность» в 1973 г.


Возвращение на круги своя

Повесть-баллада об уходе Л. Н. Толстого из Ясной Поляны.


Арионешты

Рассказ о молдавском селе первых послевоенных лет, 50-х и 60-х годов нашего столетия.


Рекомендуем почитать
Живая жизнь

Летняя жизнь в старом доме, в поселке, кроме прочего, еще и тем счастливо отличается от городского быта, что вокруг — живая жизнь: травы и цветы, живность, что летает, порхает и ползает. И всем приюта хватает.


Уголок Гайд-парка в Калаче-на-Дону

Хотелось бы найти и в Калаче-на-Дону местечко, где можно высказать без стеснения и страха всё, что накипело, да так, чтобы люди услышали.


В степи

На старом грейдере, что ведет к станице Клетской, возле хутора Салтынский, в голой степи на бугре, на развалинах молочной фермы, автор встретил странного человека…


Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий

В сборник вошли тексты Игоря Сида, посвященные многообразным и многоуровневым формам взаимодействия человека с географическим пространством, с территорией и ландшафтом: художественные эссе и публицистические очерки 1993–2017 гг., в том числе из авторской рубрики «Геопоэтика» в «Русском журнале», а также исследовательские статьи и некоторые интервью. Часть текстов снабжена иллюстрациями; отдельным разделом дан откомментированный фотоальбом, представляющий самые разные срезы геопоэтической проблематики. Поэт, эссеист, исследователь, путешественник Игорь Сид — знаковая фигура в области геопоэтики, инициатор в ней научного и прикладного направлений и модератор диалога между направлениями — литературно-художественным, прикладным (проективным), научным, а также между ними и геополитикой.


Ономастическая киберомахия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Воробей

Друзья отвезли рассказчика в Нормандию, в старинный город Онфлер, в гости к поэту и прозаику Грегуару Бренену, которого в Нормандии все зовут «Воробей» — по заглавию автобиографического романа.