«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [48]

Внезапно по камням мостовой забренчала сабля — к дому приближался полицейский. Юноша едва не бросился наутек, но вовремя спохватился и как ни в чем не бывало спросил:

— Извините, это шестидесятый номер? А то в темноте не видно!

— Да, вы не ошиблись! — ответил полицейский и пошел дальше.

Мо Да–нянь подождал, пока шаги полицейского стихнут, и осторожно вошел в ворота. Кругом по–прежнему было тихо, он слышал только лязг собственных зубов. Во дворе царила такая тьма, будто черти накинули на него черный полог. Но постепенно юноше удалось разглядеть дерево, стену, узкий проход. В одном из окон мерцал слабый неровный свет — вероятно, от печки. Мо Да–нянь отошел к дереву, прислонился к стволу и, вынув заветную фляжку, сделал большой глоток. Его стало знобить, потом бросило в жар.

«Может быть, ее нет дома? — подумал Мо Да–нянь. — Или она уже спит? Нет, спать она не должна: ворота не заперты, значит, дома ее ждут. Но как обратиться к ней? Хоть мы и знакомы, она может испугаться и позвать полицию! — Мо Да–нянь отхлебнул еще глоток. — Не лучше ли ретироваться, пока не поздно?»

Он спрятал фляжку и собрался было уйти, как вдруг ворота скрипнули. Мо Да–нянь задохнулся с перепугу и буквально врос в дерево. Сердце его не выскочило из глотки только потому, что он стиснул зубы; ноги дрожали, болтаясь в штанинах, и ему казалось, что мясо на них сейчас отделится от костей. Во двор вроде бы вошли двое и остановились в воротах. Женский голос тихо, но взволнованно произнес:

— Уйди, не то я позову полицейского! Слышишь?

— Не уйду, пока ты мне кое–что не пообещаешь, — ответил мужской голос.

Мо Да–нянь изо всех сил напряг уши и глаза, но кругом все словно выкрасили черным лаком, и он будто слышал этот разговор во сне.

— Я позову полицию! — снова сказала женщина, уже более решительно.

— Ну что ж, зови! Это тебе надо бояться позора, а не мне! — с угрозой сказал мужчина.

Его голос показался Мо Да–няню очень знакомым, но разглядеть говоривших он не мог, потому что ворота бросали на них еще и свою тень. Они долго молчали. Вдруг женщина побежала к освещенному окну и крикнула:

— Тетушка Цянь! Тетушка Цянь!

— Это ты, Ван? — ответил заспанный старушечий голос. — Что случилось?

После некоторой паузы женщина сказала:

— Дайте мне, пожалуйста, спичек…

Мужчина бросился было за ней, но потом пробормотал: «Ладно, я ухожу!» — и вышел на улицу. Мо Да–нянь приник ухом к земле: гулкие шаги ясно говорили, что мужчина идет в западную сторону. Мо Да–нянь стал прислушиваться к разговору женщин, но, убедившись, что ничего интересного в нем нет, выкатился из ворот и побежал в противоположную сторону. У Нового северного моста он обнаружил только одного рикшу.

— Эй, парень, к перекрестку! — крикнул Мо Да–нянь.

— Четыре мао, господин!

— Ладно, вези!..

Укрывшись под навесом одной из лавок, Мо Да–нянь немигающим взглядом следил за перекрестком, где горел газовый фонарь. Наконец он увидел какого–то человека. При свете фонаря можно было различить не только его лицо, но и каждую деталь одежды. Да, это несомненно он!

* * *

Наутро, едва Ли Шунь стал мести улицу перед воротами, как к пансиону примчался взмыленный Мо Да–нянь.

— С Новый годом, господин Мо! Что это вы в такую рань?

— Спасибо, Ли Шунь, с новым счастьем! А господин Чжао дома?

— Он еще спит.

— Вот тебе юань, Ли Шунь! Купи своей жене красный цветок граната [36]. — После того, как ночью Мо Да–нянь раскрыл интереснейшую тайну, он готов был одарить кого угодно.

— Что вы, господин! — пробормотал Ли Шунь, дрожащими от радости руками взял юань и спрятал его в самый дальний карман. — Спасибо вам! Для меня большое счастье поздравить вас с Новым годом! Ну что это вы, право!

— И я вас поздравляю, господин Мо! — присоединился торговец бататом Чунь Второй. Нынче, направляясь за город на храмовый праздник, он нес на бамбуковом коромысле корзины не с бататом, а с бумажными змеями и крупными засахаренными ягодами боярышника, нанизанными на палочки.

— С Новым годом, Чунь! Какой красивый у тебя боярышник!

— Позвольте его вам преподнести, господин! Это настоящий боярышник с Тринадцати курганов [37], честное слово!

Чунь выбрал одну палочку и с поклоном протянул ее Мо Да–няню. Тот дал ему четыре мао.

— О мой господин, бог богатства! — воскликнул к торговец. — Пошли вам небо в жены самую красивую и самую послушную богиню богатства!

Во Дворце золотых колокольчиков, то есть в третьем номере пансиона, послышалось яростное фырканье — это проснувшийся Мудрец полоскал рот. Мо Да–нянь поздравил его с Новым годом, Мудрец ответил, не переставая фыркать. Губы его были припорошены чем–то белым, как будто он целовался с мельничихой. Поняв наконец, что это зубной порошок, Мо Да–нянь спросил:

— Как ты провел праздник?

— Не спрашивай! Чуть не подох со скуки! У вас у всех есть родичи, вот вы и наслаждаетесь. А я кому нужен — одинокий и неприкаянный!

Вычистив свои огромные зубы, Мудрец растопырил мясистые пальцы–когти и стал умываться.

— А где Оуян? — тихо спросил Мо Да–нянь.

— Наверное, спит еще.

— Пойдем погуляем! Ладно?

Мо Да–нянь так боялся отказа, что повторил «ладно?» несколько раз, из чего Мудрец заключил, что это предложение требует только положительного ответа.