«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [31]

Еще один из друзей, Оуян Тянь–фэн, уже, пожалуй, лет шесть учился на подготовительном отделении университета. Он был так беспредельно предан наукам, повторению старого и познанию нового, что никак не решался перейти на первый курс. Своими методами он резко отличался от Чжао Цзы–юэ, который посвящал любой науке не больше трех месяцев, но тоже учился ради знаний и за это заслуживал уважения. И лицо, и костюм у него были во сто крат красивее, чем у Мудреца, и именно поэтому они стали неразлучными друзьями: Чжао мог общаться только с таким красавцем, как Оуян, потому что, глядя на него, забывал о собственном уродстве, а Оуян — только с таким уродом, как Чжао, потому что тогда он с особой силой ощущал свою неотразимость. Вместе взятые они напоминали изображения двух стражей у входа в буддийский храм и великолепно дополняли друг друга. Еще одно несходство между ними состояло в том, что Чжао получал деньги на учение из дома и добрую половину проигрывал в кости, для Оуяна же игра служила основным источником дохода. Если бы Союз содействия учащимся без отрыва от работы учредил премию своим членам, она бесспорно досталась бы Оуяну. И хотя экономическая политика у каждого из приятелей была совершенно особой, их союз все крепче скрепляла игра. Стоило Чжао Цзы–юэ проиграть Оуян Тянь–фэну, как он тешил себя мыслью, что игра в кости — развлечение, достойное людей просвещенных, а также тем, что он исподволь занимается благотворительной деятельностью.

Итак, собрание в третьей комнате открылось.

— Ли Шунь! — точно из гаубицы загрохотал возлежащий на постели председатель, то есть Чжао Цзы–юэ. — Ли Шунь! Ли Шунь!

Слуга не отзывался.

— Ли Шунь!!! — Мудрец заорал так, что казалось, вот–вот лопнет.

Опять никакого ответа.

— Зачем тебе понадобился слуга? — поинтересовался Мо Да–нянь.

— Купить семечек, сигарет! Без этого собрание не собрание. — Чжао Цзы–юэ вскинул брови, удивляясь, что приходится объяснять такие элементарные вещи.

— Но ведь поздно уже, он наверняка спит, — сказал Мо Да–нянь, взглянув на свою пухленькую руку с часами. — Десять минут третьего!

— Раз мы бодрствуем, то слуга тем более не должен спать! — с важностью заявил председатель.

— Не сердись. По трудовому законодательству работать свыше восьми часов запрещено.

— Выходит, из–за того, что он спит, мы не можем погрызть семечек?! — вскипел Мудрец.

Все были сражены таким убийственным доводом.

— Но нельзя забывать о гуманности! — пробормотал себе под нос Мо Да–нянь.

— Ладно, — смилостивился председатель. — От семечек можно отказаться гуманности ради, но от сигарет…

— Вот тебе сигареты, возьми! — У Дуань поспешно раскрыл свой серебряный портсигар и протянул Мудрецу. Тот взял сигарету, прикурил, затянулся, и его праведный гнев стал постепенно улетучиваться вместе с дымом.

— Я все же не умею владеть собой, — стал каяться Мудрец, — не могу сдержаться. Зато ты, старина Мо, воплощение благородства, как святой Конфуций. Ну, а теперь к делу. Почему не явился Ли?

— Ты еще удивляешься! — протянул У Дуань. — Он же против прекращения занятий. Очень хорошо, что не пришел.

— Председатель! — торжественно пропищал Чжоу Шао–лянь, раскрыв свой крохотный, как у рыбки, рот. — На сей раз забастовка необходима. Вспомните, как жестоки наши тупые преподаватели, как неумолим со своими приказами ректор. Если не сопротивляться, мы засушим в наших сердцах цветы свободы, заглушим доносящиеся до нас соловьиные трели. Долой! Долой экзамены, напоминающие экзаменационную систему в старом Китае, долой приказы, достойные только империалистов! — Он перевел дух. — Таково мое мнение как литератора. — Он снова перевел дух. — Что же касается действий и их последовательности, то они еще не сложились в моем сознании. Одно мне ясно — долой!

— Блестяще! — воскликнул председатель. Потом взглянул на дымящуюся сигарету и добавил: — Чтоб ее черти взяли! Чем больше куришь, тем противнее!

Презрительно скривившись, Мудрец швырнул окурок на пол, но этим воспользовался Чжоу Шао–лянь, поскольку чувствовал, что еще не выговорился:

— Ты, вероятно, забыл, старина Чжао, что это сигареты У Дуаня — тончайшего аромата золотистый табак в белоснежной бумаге, да еще с иностранными буквами.

— Да, я достоин смерти, — сокрушенно промолвил Мудрец, вспомнив, откуда у него сигарета. — Не сердись на меня, дорогой У. Пусть я буду последним мерзавцем, если со зла обругал твои сигареты!

У Дуань сунул руки в карманы и, слегка покраснев, гордо выпрямился:

— Если бы не Чжоу, ты бы и не подумал каяться. Вообразил себя героем и считаешь, что тебе все дозволено. Для тебя герой без ругани просто не герой. Что ж, председатель, продолжай в том же духе!

— Хватит вам! — с улыбкой попытался помирить их Мо Да–нянь. — Гораздо важнее обсудить наши дела. Говори, Оуян, не обращай на них внимания!

Оуян Тянь–фэн раскрыл было рот, но председатель не дал ему и слова вымолвить. Он хотел показать, что не только раскаивается в содеянном, но и готов наказать себя:

— Дорогой У, с нынешнего дня я вообще брошу курить, вот увидишь. Ведь в табаке — страшный яд, никотин! Торжественно заявляю, если кто–нибудь увидит, что я курю, пусть даст мне хорошего пинка!