«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [184]
Первое, и совершенно ложное, понятие всякого Европейца о кочевых племенах заставляет его воображать эти народы дикими. Он смешивает их с дикарями Америки и островов Южного Океана. Между тем большая часть кочевых племен грамотна, имеет книги, литературу и не чужда даже искусств. Посмотрите, как рисуют наши Буряты! Право, их картинки во сто раз лучше тех, какими украшались европейские книги в семнадцатом веке. В этих дымных юртах неоднократно учреждались училища, семинарии и даже академии; эти «пастухи» не раз сочиняли правильные истории своего племени; в этих степях, между стад овец и верблюдов, часто гремела слава поэтов, умозрительных философов и богословов. Даже созерцательная жизнь находила доступ к их улусам, и нет сомнения, что многие кочевые поколения бывали и бывают несравненно образованнее иных народов земледельческих и оседлых. Монголы, конечно, выше Черногорцев и Албанцев в этом отношении. Как ни странною кажется нам возможность существования таких обществ, которые с своими училищами, с своей литературой, с своими поэтами, историками, художниками каждую весну переходят в другое место, на новое пастбище и питают непреодолимое отвращение к оседлой жизни и ея удобствам, тем не менее эта возможность — факт, который неоднократно встречаем мы в истории человечества и можем поверить еще и в наше время.
…Бедуин — стихотворец от природы и по превосходству импровизатор. Можно было бы счесть за восточные гиперболы беспрерывные рассказы истории арабской литературы о необыкновенных дарованиях кочевых мальчиков и девушек, которые говорили не иначе как стихами, и превосходными стихами; ноте, которые бывали в улусах Арабов Аназе и хорошо знают их язык, могут засвидетельствовать, что и теперь, при всем унижении Бедуинов, встречаются у них этого рода маленькие, оборванные или и совсем голые гении, которые на всякий вопрос ваш отвечают двустишием. Если вспомним всю трудность правил арабского стихосложения, до сих пор совершенно эллинического, основанного на точной просодии слогов, и при том сопряженного с условными окончаниями слов, чуждыми языку разговорному, то этот дар импровизации в неученых юношах покажется почти чудом, и мы легко поймем, почему арабские писатели всегда ему так сильно удивлялись и с таким удовольствием приводят стихи, слышанные от степных Саннацаров и Коринн.
…Как во время французского классицизма греческие боги, богини и мифы были главными пружинами европейской поэзии и источниками всех сравнений и метафор, так точно у городских арабских поэтов во все времена обстоятельства кочевой жизни и пустыня составляли единственный колодец, в котором они почерпали свои фигуры, свои аллегории, все свои поэтические выражения.
…Бедуинский наездник обыкновенно был в то же время и поэт, особенно в поэтическое время своего язычества, пока учение Магомета не превратило его в религиозного фанатика и не наложило печати отвержения на поэзию как на внушение дьявола и занятие, противное Аллаху. Но причины быстрого упадка бедуинской поэзии, то есть единственной древней поэзии Аравитян, потому что оседлые всегда, кажется, были только плохие стихотворцы и подражатели Бедуинов, не должно искать исключительно в исламизме, религии, впрочем, крайне враждебной поэтическим порывам и свободе воображения. Этот огромный переворот, который вывернул все понятия, все нравы оседлых и кочевых Аравитян, должен был, конечно, постепенно убить поэзию пустыни и в самой даже пустыне, дав совершенно другое направление мыслям, чувствам, занятиям и отношениям. Но Бедуины всегда были плохие мусульмане, и главная причина — другая: оружие Бедуинов обращено было против «неверных», то есть иностранцев; с той поры они могли сочинять поэмы только в похвалу себе и своим подвигам, и самое однообразие похвал должно было отнять всю прелесть у их поэзии. Кончились времена независимости и тех междуусобных войн одноплеменных поколений, которых фа́рисы (рыцари) вызывали друг друга на бой с тростниковым копьем в руке и с рифмическою бранью на устах и старались быть победителем противника и оружием, и стихотворным искусством, потому что в этом и состояла слава настоящего фариса; а с уничтожением подобных состязаний рушилось по необходимости и искусство, несмотря на врожденную склонность к поэзии. Передвижения бедуинских масс на чужбину и войны их с иностранцами, под знаменами первых халифов, были бесспорно важнейшею и первою причиною упадка их любопытной и оригинальной поэзии…»
Моаллака лебида[135]
(С арабского)
«Исчезли ее ставки, ее ночлеги и отдыхи в Мине! Одичали Чертова–Гора, Реджам и скалы Рияна, и только ветер обнажает скачками рисунок бывших жилищ, похожий на полуистертую надпись на утесе. Вот еще помет животных!.. Не одна уже ярмарка состоялась в Мекке со времени удаления их владычицы; много–много раз повторялись уже для воинов месяцы запрещенные и позволенные; и много раз весенние созвездия напрасно питали эту безлюдную землю, напрасно падали на неё ливни из гремящих, падали дожди и слякоти из всех ночных, и утренних, омрачавших все небо, и вечерних, отвечавших друг другу грохотом.
