«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [162]

Слово «макама» на протяжении многих столетий неоднократно меняло свое значение: так, в доисламской Аравии бедуины этим словом обозначали место сбора племени; позднее под «макамой» стали понимать всякое собрание людей, а еще позднее — беседы, которые велись на этих собраниях. В исламские времена характер бесед изменился: если первоначально в кружках халифов и их приближенных они носили в основном назидательный характер, то начиная с X века приняли чисто литературное направление, а термин «макамы» закрепился за жанром изысканной новеллы, родившимся в литературных кружках.

Центральной фигурой, вокруг которой группировались все изображаемые в макамах события, был обычно средневековый «люмпен». Подобно европейским городам позднего средневековья крупные города Ирака и Ирана были буквально наводнены голью перекатной, стекавшейся из деревень, разоренных непосильными налогами и поборами, бесконечными междоусобными войнами и сектантскими восстаниями. И как профессиональные нищие Европы, весь этот сброд занимался вымогательством и воровством, попрошайничеством и мошенничеством, причем был организован в корпорации со своими шейхами и особыми законами. Поскольку на городское дно опускались и люди из высших сословий, нищую братию часто иронически именовали «бану сасан» — «сасаниды» — по имени иранской династии, правившей в Иране в эпоху, предшествующую арабскому завоеванию.

В избалованном и несколько пресыщенном высшем обществе существовал своеобразный культ нищих и бродяг. Элита жаждала острых приправ к привычным традиционным поэтическим блюдам. Она восхищалась проделками жуликов, проходимцев и бродяг, их грубым бахвальством, дерзкой наглостью, воровским жаргоном, которым была обильно уснащена их речь. Рассказы о ворах и бродягах сопровождались стихами, в которых содержались размышления о непостоянстве фортуны, ничтожности и бесплодности человеческих дел и упований, и с успехом конкурировали с традиционным «серьезным» репертуаром.

Среди участников литературных собраний можно было найти и таких, кто не имел ни устойчивого материального положения, ни постоянного пристанища, кто жил случайным «интеллигентским» заработком. Эти люди особенно остро ощущали непрочность своего бытия — ведь в городских низах было много их собратьев по перу, с которыми фортуна обошлась немилостиво. Потребность в вольных художниках, обладающих литературными способностями и филологическими познаниями, была в халифате не столь уж велика, и в городах начиная с X века все чаще встречался тип образованного «люмпена», кочующего с места на место в поисках пропитания и выступающего перед случайными слушателями со своими стихами и экспромтами. Именно этот тип опустившегося литератора и оказался увековеченным в макамах.

Произведения изящной словесности X–XII веков в первую очередь оценивались с точки зрения стиля. В эту эпоху окончательно сложились каноны эпистолярного жанра, остававшиеся на Арабском Востоке незыблемыми вплоть до XIX века. Огромное распространение получила ритмизованная и рифмованная проза — садж, известная арабам еще с доисламских времен и проникшая в Коран. С X века эта проза широко использовалась и в деловых и научных сочинениях, и в произведениях художественной прозы. В середине века созвучие слов, стоящих в конце синтаксических отрезков и одинаковых по своей грамматической форме, рассматривалось как черта приподнятого стиля (отметим, что в наше время подобная рифмованная проза производит впечатление грубоватых виршей). В соответствии с тогдашними вкусами маканы обычно слагались саджем. причем рифмованная проза периодически прерывалась, чтобы уступить место стихотворным вставкам, в которых строго соблюдались законы арабского стихосложения.

Одним из создателей жанра макам арабская традиция считает аль–Хамазани (969–1008), но свою окончательную форму жанр обрел в творчестве аль–Харири (1054–1122). Аль–Харири родился близ Басры в семье богатого землевладельца, получил великолепное, по понятиям того времени, филологическое образование, пользовался покровительством самых высокопоставленных лиц и даже одно время был весьма высокопоставленным чиновником. Любитель и знаток тонкостей арабского литературного языка, аль–Харири сочинил 50 макам, написанных вычурной прозой и изобилующих такими сложными филологическими ухищрениями, что даже образованные арабы в средние века не всегда понимали их без комментариев.

Повествование в макамах ведется от имени купца, у аль–Харири некоего аль–Хариса ибн Хаммама, странствующего из города в город и неизменно оказывающегося свидетелем очередной проделки главного героя, Абу Зайда. который появляется в разных местах всегда в новом виде, совершает какую–либо хитрость, дабы выманить у наивных людей небольшую сумму денег, необходимую ему для пропитания и для переезда в новое место. Абу Зайд — ловкий плут, сочетающий в себе хитрость и доброту, беззастенчивость и великодушие. Иногда свой замечательный ораторский талант и поэтические способности он использует не только в корыстных целях, но и для защиты бедного, несправедливо обиженного человека, чем напоминает традиционных фольклорных героев Джоху или Насреддина. Повествуя об удивительных способностях героя увлекать слушателей своим красноречием, аль–Харири тем самым получает повод продемонстрировать собственное стилистическое искусство.