«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [127]

.

— Мою сестренку зовут Каору, — заметил он с улыбкой. — На корабле мандарины вредят, хурма помогает против морской болезни.

— А такой подарок годится?

Я снял с себя охотничью шапочку и нахлобучил на Эйкити, вынул из сумки смятую студенческою фуражку и стал ее разглаживать. Оба мы рассмеялись.

Мы дошли до пристани. На берету сидела, низко пригнувшись к земле, танцовщица. Образ ее словно впорхнул в мое сердце. Пока я не приблизился к ней, она не шевельнулась. Молча склонила голову. На ее лице виднелись следы вчерашнего грима. Красные пятнышки в уголках глаз, словно бы отблески гнева, сообщили ее лицу выражение юного достоинства.

Эйкити спросил:

— А другие придут?

Танцовщица отрицательно покачала головой.

— Что, все еще спят?

Она кивнула.

Пока Эйкити ходил покупать для меня билеты на ялик для переправы и на пароход, я попробовал было завязать разговор, но танцовщица упорно смотрела вниз, туда, где канал впадает в море, и не проронила ни слова. Даже не дослушав до конца, она начинала механически, словно во сне, кивать головой.

Но тут вдруг я услышал:

— Бабушка, видать, он добрый.

Ко мае подошел человек, похожий на землекопа.

— Господин студент, вы едете в Токио? Будьте милостивы, позаботьтесь в дороге об этой старушке, жаль ее, бедную. Сын у нее работал на серебряных рудниках в Рэндайдзи [91], да в нынешнюю эпидемию [92] померли и сын и невестка. Осталось трое внучат. Ничего не попишешь! Потолковали мы между собой и порешили отправить всю семью на родину, в Мито. Бабушка, почитай, ничего не соображает. Когда пароход причалит к Рэйгансиме [93], посадите их на трамвай, что идет к вокзалу Уэно. Хлопотное это дело, но мы так просим вас, так просим! Вы только поглядите, и, верно, вас жалость возьмет.

Старуха стояла с потерянным видом. К спине был привязан грудной младенец. За левую руку уцепились две девочки, младшая лет трех, старшая лет пяти. В грязном узле виднелись рисовые колобки и соленые сливы.

Шахтеры целой компанией пришли позаботиться о старухе. Я охотно взялся помочь ей.

— Уж мы на вас надеемся!

— Очень благодарим. Надо бы самим проводить их в Мито, да никак невозможно.

Каждый из шахтеров выражал мне свою признательность.

Ялик сильно качался на волнах. Танцовщица, по–прежнему крепко сжав губы, смотрела в сторону. Цепляясь за веревочную лестницу, я оглянулся. Она как будто собиралась сказать «прощайте», но только еще ниже опустила голову. Эйкити усердно махал подаренной ему охотничьей шапочкой. Когда я был уже далеко, танцовщица тоже махнула чем–то белым.

Пароход покинул залив Симода. Пока южный берег полуострова Идзу не скрылся за кормой, я, ухватившись за поручни, жадно вглядывался в открытое море, где виднелся остров Осима. У метя было такое чувство, будто маленькая танцовщица осталась где–то в далеком прошлом.

Я заглянул в соседнюю каюту проведать старушку, но люди уже собрались вокруг нее в кружок и всячески ее утешали. Успокоенный, я ушел в свою каюту.

В море Сагами [94] поднялось сильное волнение. Сидя на полу, я клонился то вправо, то влево. Матрос подавал пассажирам маленькие тазики. Я растянулся на полу, положив сумку вместо подушки. В голове у меня было пусто, я не сознавал, как идет время. Слезы капали неудержимо. Щеке стало холодно, и я повернул сумку другой стороной.

Рядом со мной лежал мальчик. Он был сыном фабриканта, ехал в Токио готовиться к поступлению в высшую школу и сразу почувствовал ко мне симпатию, увидев на мне студенческую фуражку. Мы разговорились.

— Что с вами? Случилась какая–нибудь беда? — спросил он.

— Нет, я сейчас расстался с одной девушкой, — ответил я просто, с полной откровенностью.

Я не стыдился своих слез. Ни о чем не думал. Спокойно погрузился в забытье, переполненный освежающей отрадой. Я не заметил, как на море опускаются сумерки. Но вот в Адзиро и Атами зажглись огни.

Мне стало холодно, я проголодался. Мальчик открыл сверток из коры бамбука. Словно забыв, что это чужое, я поел норимаки [95]. И завернулся в школьный плащ мальчика. Я был погружен в такую теплую атмосферу дружбы, когда все кажется простым и естественным.

Завтра рано утром я провожу старушку на вокзал Уэно и куплю ей билет до Мито. Это в порядке вещей. Все, чувствовал я, сливается воедино.

Свет в каюте погас. Сильнее послышался запах моря и живой рыбы, нагруженной на пароход.

В полной тьме, согретый теплом спавшего рядом со мной мальчика, я дал волю слезам. Будто голова моя стала чистой водой и она проливалась капля за каплей. Потом словно бы не осталось ничего, — только сладостное умиротворение.

Перевод с японского Веры Марковой

Расул Парвизи

Расул Парвизи (1918–1977) — известный иранский новеллист, автор многочисленных литературно–критических работ.

Советский читатель знаком с несколькими новеллами Р. Парвизи, опубликованными в переводе на русский язык. Новелла «Как я стал носить очки» взята из сборника «Заплатанные шаровары» (1957).

Как я стал носить очки

Случай этот вспоминается мне так живо, так ясно, словно произошло все два часа назад. Как яркий сияющий день, навсегда запечатлен он в темных уголках моей памяти.

До восьмого класса я полагал, что очки, как и трость или галстук, принадлежность людей цивилизованных и служат украшением. Первым человеком, на котором я увидел очки, был мой дядя Мирза Голям Реза. Дядя сверх меры возился с собственной персоной, следил за модой, носил узкие брюки, выписывал галстуки из Парижа, за что был прозван в городе «Мосье».