Осень и Ветер - [2]

— Я все еще не Алла Ивановна, — говорю на этот раз.

— Очень жаль, — огорченно говорит мой неожиданный собеседник. — Похоже, она неправильно записала свой телефон. Я трижды перепроверил на этот раз.

— Разве не удобнее оставлять пациентам свой номер? — спрашиваю я, про себя отмечая, что все-таки слух меня не подвел и в его голосе в самом деле скользит едва уловимый акцент. Кажется, южный.

— Поверьте, раньше так и делал. Но когда родители волнуются за своих детишек, они забывают, что врач — тоже человек, и иногда, ночью он может засыпать. И еще они не очень понимают, почему после десятка звонков через каждых полчаса я становлюсь раздражительным.

— Вы педиатр?

— Детский хирург.

— Какая благородная и важная профессия.

Слышу его смех: довольно громкий и злой.

— А еще малооплачиваемая и неблагодарная. Спасешь жизнь ребенку — никто спасибо не скажет, не спасешь — пишут жалобы, проклинают, плюют в спину и желают смерти.

— Смерти? — Невольно вспоминаю рождение Мышки-Маришки, и врача, который буквально вдохнул жизнь в мою семимесячную дочь. Четыре года прошло, а я до сих пор поздравляю его со всеми праздниками и Днем рождения. — Не все люди одинаково умны.

Сидящая напротив Вероника начинает активно жестикулировать, мол, что за дела, как я смею говорить по телефону, когда она пришла поделиться очередной «мыльной» трагедией своей жизни.

— Я часто говорю себе это, но заклинание не всегда срабатывает, — шутит мой неизвестный собеседник. Смех сменяется вздохом усталости. — В любом случае, еще раз прошу прощения, что отрываю от дел.

— Ничего страшного. Ни от чего важного вы меня не отвлекли. Надеюсь, для Аллы Ивановны у вас хорошие новости?

— Определенно. Видимо, придется подымать историю болезни, смотреть номер там… Хотя нет, не придется — вот и она. Сама приехала.

— Удачного вам вечера, хороший детский доктор, — желаю я.

— Врачам не принято желать удачи, это почти всегда плохой знак.

— Оу… В таком случае, просто всего хорошего.

— И вам, девушка с приятным голосом, — отзывается он.

Я нажимаю «отбой» и снова поглаживаю большим пальцем экран телефона.

— Это кто? — недовольно спрашивает Вероника.

— Понятия не имею, просто ошиблись номером.

— Слишком много слов для разговора с человеком, который, — она «моргает» пальцами, — просто ошибся номером.

Снисходительно улыбаюсь ее раздражению. Моя сестра — классический образец того, что вырастает из разбалованного ребенка. Причем баловали ее все, включая меня. Кто же знал, что из белокурого ангелочка вырастет эгоистичная Рапунцель.

— Так откуда кольцо? — заправляя компоненты в кофемашину, спрашиваю я. Мне плевать, но после того, как два года назад наши родители один за другим скоропалительно ушли в мир иной и я вдруг осознала, что Ника — моя единственная родная кровь на всем белом свете, я стала снисходительнее относиться к ее эгоизму. Иногда болтовня сестры действительно неплохо отвлекает.

Через полчаса очень пространной, переперченной тонной лишних подробностей истории, я узнаю, что бывший моей сестры хотел красиво закрыть дверь их отношений и расщедрился на целый бриллиант. Они встречались не больше полугода, но он успел хорошо ее изучить.

— Они разойдутся самое большее через месяц, — говорит Ника, любуясь блеском камня. — Слышала бы ты, что он о ней говорил. Не женщина, а мегера. Еще и слабая на передок.

Я предпочитаю не комментировать последнюю реплику. Потому что мужчина, который обсуждает и осуждает своих бывших женщин перед теперешней подружкой априори не вызывает во мне ничего, кроме отвращения. И еще потому, что практически уверена — мой бывший муж, Андрей, тоже вряд ли тепло обо мне отзывается.

— Так что, он снова заработал геморрой, а я получила великолепный камешек, — подводит черту под своим монологом Ника.

Наши чашки из-под кофе пусты, от двух мафинов с черничной начинкой остались лишь клетчатые бумажные формы для выпечки. Я чувствую себя приятно расслабленной бессмысленной беседой — то, что нужно после нервотрепки всей предыдущей недели.

— Я собираюсь поехать в Прагу на следующей неделе, — говорит сестра. Она работает в туристическом агентстве и уже усела поколесить по миру, и я даже немного ей завидую, потому что для меня любые поездки даже за пределы столицы — все равно, что прохождение полосы препятствий на выживание. — Развеюсь, выброшу этого придурка из головы.

С трудом уговариваю себя не озвучивать ехидный вывод о том, что она и так не выглядит опечаленной или расстроенной. И хоть я знаю, что она пришла с единственной целью — похвастаться кольцом, я все равно провожаю ее до двери и с любовью обнимаю на прощанье.

Половина девятого вечера и «Меланхолия» — мой ночной клуб — забит до отказа, разве что не трещит по швам. И, кажется, чилаут-зона[1] тоже переполнена. Подзываю официантку, которая как раз выходит оттуда с подносом пустых бокалов.

— Кто там?

— Буланов, — отвечает Таня и ее глаза блестят от одного звука этой фамилии. — Младший, — уточняет она, — с друзьями.

— Они довольны? Все хорошо?

— Конечно, Ева Дмитриевна!

Девочка чуть не вытягивается по струнке. У меня здесь бывает такая публика, что приходится очень тщательно подбирать персонал, и все мои официантки настоящие профессионалки.