Осень - [45]

— Говорят, что она намного выше меня ростом и на несколько лет старше. Это правда? — спросил Мэй.

— Откуда тебе все это известно? — вырвалось у изумленной Юнь. Она отвела взгляд от его лица, посмотрела в сторону и деланно спокойным тоном сказала: — Людской молве не всегда можно верить, со временем ты это поймешь.

Мэй неожиданно встал и проговорил, застенчиво улыбаясь:

— Сестра, ты просто не знаешь, все это правда.

Мэй подошел к сестре и сел на скамеечку, стоявшую у стола.

— Откуда ты знаешь, что это — правда? — спросила Юнь с удивлением.

— Вчера вечером отец и мать поссорились, и я слышал, как мать все это сказала. Она как будто не одобряет этого брака, — с горечью сказал Мэй.

Слова его тяжелым камнем легли на сердце доброй и чуткой девушки. Ее охватила глубокая жалость. Опять молодая жизнь брошена в омут. Юнь казалось, что она уже видит повторение той драмы, которая произошла с Хой. Юнь заметила, как Мэй открыл коробку с ароматическими палочками. Лампа освещала его пожелтевшее лицо, на котором остались кожа да кости и устало опущенные веки. Он был похож на больного, только что поднявшегося с постели, по цвету его лица можно было определить, что он не знал ни солнечного света, ни свежего воздуха. Поднеся коробочку к самому лицу, он стал уныло разгребать находившийся там пепел маленькой ложечкой.

— Братец Мэй, не надо так мучиться, — ласковым тоном успокаивала его Юнь.

— Я знаю… — медленно отвечал Мэй, уставившись на фитиль лампы. Вдруг он поднялся, молча направился к шкафу и стал смотреть на фотографию, висевшую на стене.

Юнь тоже подошла к шкафу. Она услышала, как он тихим голосом звал: «Сестра…», и слезы навернулись ей на глаза.

— Братец Мэй, ты лучше пошел бы спать. Не надо звать ее; если бы даже она и могла услышать тебя, то это лишь причинило бы ей боль.

Как будто не слыша ее, Мэй продолжал вглядываться в лицо покойной сестры. Ему показалось, что это красивое лицо улыбнулось ему, и он умоляюще пробормотал:

— Сестра, помоги мне, защити меня! Я не хочу, чтобы так же, как и ты…

— Молодой барин! Молодой барин! — донесся снаружи звонкий молодой голос Цуй-фэн.

Мэй больше не видел улыбки на лице Хой и стал растерянно озираться вокруг.

— Это, наверное, отец зовет меня, — сказал Мэй дрожа от страха, как будто увидел привидение. Он откликнулся. На лице его появилось выражение испуга. С мольбой глядя на Юнь, он молча прислушивался к приближавшимся шагам Цуй-фэн.

12

Почти в то же самое время в доме семейства Гао, в комнате Цзюе-миня, друг против друга сидели за столом Цинь и Цзюе-минь и с увлечением работали. Держа в руке листок с черновой записью, Цзюе-минь время от времени тихим голосом прочитывал несколько слов, а Цинь, склонив голову и держа в руке кисть, непрерывно писала. Затем она откладывала исписанный лист бумаги, брала чистый, а Цзюе-минь, просмотрев написанное, вновь прочитывал несколько слов.

Писала Цинь очень быстро. Ее богатое воображение создало целую повесть, и вот сейчас она записывала разговор верующей девушки со своей подругой. Придумывая различные мелкие детали, Цинь написала немало банальных фраз и теперь вставляла в них слова, которые прочитывал Цзюе-минь.

— Ну, ты умеешь придумывать! — невольно рассмеялся Цзюе-минь, прочитав два предложения, которые Цинь только что успела написать.

Подняв голову, Цинь нежно взглянула на него и, улыбаясь, с довольным видом сказала:

— Если даже это письмо утащит посторонний, то он все равно ничего не поймет в нем.

— Этот способ хорош, но требует слишком много времени. У меня на это, наверное, не хватило бы терпения, — подумав немного, заявил Цзюе-минь.

Цинь снова посмотрела на него. На ее лице все еще играла довольная улыбка:

— А ты не помнишь слов Степняка, приведенных в статье Цзюе-хоя? Он говорил, что революционное движение неотделимо от женщин. В России женщины сделали немало. У нас больше терпения и внимательности, чем у вас, мужчин.

— Я знаю, сейчас ты скажешь о Софье, — с улыбкой, но без тени насмешки сказал Цзюе-минь. И действительно, с конца Цинской династии и до момента, к которому относятся описываемые события, китайская прогрессивная молодежь всегда восторгалась Софьей Перовской.

— А почему бы мне не сказать о Софье? О, если бы я смогла сделать хоть десятую долю того, что совершила она, я была бы счастлива, — нерешительно, с милой, застенчивой улыбкой сказала Цинь.

— Это вполне достижимо, все зависит от самого человека, — подбодрил ее Цзюе-минь.

— Ты считаешь, что я действительно могу этого добиться? — радостно спросила Цинь.

Пряча улыбку, Цзюе-минь утвердительно кивнул.

Цинь растроганно взглянула на него и, не сказав больше ни слова, посмотрела на лежавшее перед ней письмо. Обмакнув кисть в тушечницу, она спросила:

— Сколько еще осталось?

Взглянув на черновик, Цзюе-минь ответил:

— Почти половина. Мы должны писать побыстрее.

— А я пишу не так уж медленно, это ты все время меня отвлекаешь, — отвечала Цинь, продолжая писать.

— Вот если бы достать симпатические чернила, можно было бы сэкономить много времени. За границей есть такие чернила, — сказал Цзюе-минь.

— Не надо разговаривать, давай побыстрее работать, — перебила его Цинь и заторопила: — Читай поскорее, что там дальше?…