Осень - [27]

— Мэй тоже очень странный. О нем беспокоятся, а он и в ус не дует. Доведись мне, я бы ни за что не согласилась, — возмущалась Шу-хуа.

— Ну, не согласилась бы. А дальше что? — холодно спросил Цзюе-минь.

— Что дальше? — храбро начала Шу-хуа. Но слова застряли у нее в горле. Она не подумала над тем, что стала бы делать. Некоторое время в замешательстве она не могла выговорить ни слова, но скоро нашлась: — Я бы наотрез отказалась и посмотрела, что сделал бы со мной дядя. — В действительности же она не знала, как поступила бы. Но мужества у нее было хоть отбавляй, и она полагала, что этого достаточно.

— Ты просто упрямый ребенок, — заявил Цзюе-минь и. ни о чем не спрашивая больше, похлопал ее по плечу.

— Все вы хорошие. Все приносите больше пользы, нежели я, — с завистью промолвил вдруг Цзюе-синь. Лицо его просветлело. Но этот тихий свет, озаривший его, тотчас же исчез. — Я человек конченный, — сказал он.

— Ну зачем ты так говоришь? Разве ты не молод? Тебе ведь только двадцать семь. Ты еще полон энергии. — Цинь сказала это нарочно. Ей хотелось встряхнуть и подбодрить Цзюе-синя.

— Полон энергии! Ты что смеешься надо мной? — горько усмехнулся Цзюе-синь и, не дожидаясь ответа, добавил: — Впрочем, я знаю, ты не станешь смеяться надо мной. Но меня действительно нельзя назвать энергичным, как Цзюе-миня или Цзюе-хоя.

— А чем ты отличаешься от своих братьев? — вмешалась Шу-хуа. Это было выше ее понимания.

— Я продолжатель рода, старший внук старшей линии рода. Они хотят, чтобы я поддержал престиж семьи. Разве они оставят меня в покое? — В голосе Цзюе-синя звучала обида. — Без меня ни одно дело не обходится. А вас они никогда не трогают. Вы разгневаете их — я нехорош; вы не соблюдаете правил приличия — опять моя вина; за все расплачиваюсь я один.

Цинь и Юнь молчали. Это неожиданное признание глубоко тронуло их. Цзюе-минь хотел было заговорить, но Шу-хуа опередила его:

— Я не понимаю, неужели ты не можешь относиться к ним так же, как мы. Что бы они сделали с тобой, если бы ты тоже не обращал на них внимания?

Эти слова поставили Цзюе-синя в тупик. Он не мог найти подходящего ответа и только после долгого молчания медленно произнес:

— Они так легко не отстанут от меня.

Теперь настала очередь Цзюе-миня вмешаться в разговор.

— Почему ты так боишься их? Разве сейчас, в наше время, они осмелятся поступить по старым обычаям?

— Этого они не сделают. Но они могут прибегнуть к другим коварным методам. Они будут строить козни. — В голосе Цзюе-синя звучали страх, ненависть, тревога.

— Они слишком много причинили тебе вреда, поэтому ты так боишься, — с жалостью проговорил Цзюе-минь. — Я не верю, что они решатся на какие-нибудь пакости. По моему, они страшны не более, чем бумажные драконы в праздник фонарей.

— Ну что же, не верите — не надо. Придет день, когда меня не станет, и тогда вы поймете, — с жаром проговорил Цзюе-синь.

— Цзюе-синь! — воскликнула Цинь, голосом, полным скорби и участия. Цзюе-синь повернулся к ней. — Ты не можешь так думать, — чуть не плача сказала Цинь.

Цзюе-синь увидел, что в глазах ее заблестели слезы. Несколько крупных, как жемчужины, слезинок выкатилось из этих прекрасных больших глаз. Никогда ему не забыть этих слез! Оказывается, нашелся еще человек, который оплакивает его несчастье. А он-то считал, что его ничтожное существование уже не может вызвать участия! Эти чистые девичьи слезы, словно весенние семена, упали в его душу, где царили отчаяние и мрак. Он не смел надеяться, что они дадут всходы, но почувствовал прилив сил. Все чувства Цзюе-синя, походившие на переживания узника накануне казни, пришли в смятение. У него словно отобрали его единственное оружие. Из самой глубины сердца у него вырвались слова:

— Цинь, разве я не хочу жить? Разве мне не хочется, подобно всем вам, стать человеком? Но злой рок преследует меня. Вы видели собственными глазами все мои страдания последних лет. Я. тоже неустанно боролся. Но чего я добился? Поймите меня, я не обманываю вас. Однажды меня охватило желание пойти туда, — он указал на облицованный камнем берег, — броситься в озеро и свести счеты с жизнью. Но в этот момент мне почудились ваши голоса, и я подавил в себе это желание. Вы удержали меня. Я не в силах покинуть вас, — и он зарыдал.

— А мы разве можем тебя покинуть? — сквозь слезы проговорила Цинь. Все были растроганы. Даже Шу-хуа готова была заплакать.

— Пойдемте туда. — Цзюе-синь снова указал на берег.

— Уже поздно, не стоит, — поспешно сказала Цинь.

— Успокойся. Теперь я уже не сделаю этого, — с горькой усмешкой сказал Цзюе-синь. — Оттуда лучше любоваться луной. Вот мы поговорили, на душе стало легче, — и он стал подыматься по каменным ступеням.

Цинь вопросительно взглянула на Цзюе-миня. Тот сразу же ответил на ее немой вопрос:

— Пошли наверх. Надо слушаться старшего брата.

Шу-хуа легкими шагами поднималась вслед за Цзюе-синем. Остальные следовали за ней. Они шли навстречу луне, все выше и выше. На вершине в глаза им ударил поток серебряного света. Одетый в бетон берег был залит светлым сиянием. И только их фигуры отбрасывали тени.

Здесь стоял небольшой квадратный каменный столик, вделанный в бетон, а вокруг него — четыре круглых каменных скамейки. Железная ограда опоясывала озеро и с двух сторон примыкала к веранде. А дальше простиралась бескрайняя ширь не залитой бетоном земли. Там виднелись виноградные лозы, искусственные горки, летние беседки, сад. Растительность и скалы на фоне лунного света казались отсюда нарисованными искусной кистью живописца.