Осень ацтека - [175]

— Что ж, удачи Мендосе, — отозвался я. — Пусть попробует. Сколько бы ни было у него солдат, как бы хорошо они ни были вооружены, все погибнут раньше, чем доберутся сюда до нас. Я уже проверил утверждение благородного воителя Пикскуи и на личном опыте убедился, что эти горы действительно неприступны. Но, прежде чем Мендоса обломает себе зубы о здешние скалы, я предоставлю вице-королю ещё одно свидетельство нашей мощи и нашей твёрдой решимости. Завтра мы выступаем в поход на восток: все воины, все всадники, все аркебузиры, все женщины пуремпеча с гранатами, — словом, все, кто только может сражаться. Мы отправимся на штурм города под названием Горячие Источники, и после того как он будет захвачен и разрушен, вице-король Мендоса, возможно, передумает и предпочтёт укрыться за стенами Мехико. Благодарю вас обоих, ступайте поешьте и отдохните. Знаю, ийак, ты захочешь быть в гуще боя. А ты, Вероника, должна находиться рядом со мной, чтобы вести хронику величайшего из всех наших сражений.

32

О последней битве так называемой Микстонской войны, закончившейся нашим поражением и крахом всего восстания, особо распространяться не буду, ибо эта беда, к величайшему моему стыду, случилась по моей вине. В очередной раз, я, увы, недооценил хитрость и прозорливость врага. Подобное уже случалось в моей жизни, в том числе и в отношениях с женщинами. И теперь я расплачиваюсь за свою ошибку — лежу здесь, не то медленно умирая, не то потихоньку выздоравливая. Суждено мне выжить или нет, неизвестно, да это меня особо и не волнует.

Если бы я не вывел армию за кольцо гор, она сейчас находилась бы здесь, в Мицтоапане, в целости и сохранности, неуязвимая и боеспособная. Но увы, так же, как перед этим мы заманили в ловушку солдат с испанского торгового поста, теперь и нас самих выманили из надёжного укрытия. Это было дело рук вице-короля Мендосы. Он, понимая, что в этих горах мы недосягаемы и практически неуязвимы, ухитрился выманить нас оттуда, буквально подсунув идею нападения на Акваскалиентес. Я не виню отыскавших этот город разведчиков, тем более что их, как и многих других, всё равно уже нет в живых. Но у меня нет ни малейшего сомнения в том, что испанский всадник, за которым они последовали в тот город, заманил их туда по указанию Мендосы.

Я вывел всю свою армию, оставив в долине только рабов, немощных старцев и подростков, слишком юных, чтобы держать оружие. От Горячих Источников нас отделяли три дневных перехода, и я заподозрил неладное ещё до приближения к городу. По дороге нам встречались хижины с загонами, обычные испанские сторожевые посты, — но ни на одном не оказалось солдат. Когда мы появились на виду возле стен, оттуда не громыхнули гром-трубы, а посланные мной разведчики беспрепятственно проникли внутрь и, вернувшись, с недоумением пожимая плечами, доложили, что, по всей видимости, в городе нет ни одного человека.

Это была ловушка. Я повернулся в седле, чтобы крикнуть: «Отступаем!» Но было слишком поздно. Со всех сторон грянули аркебузы. Нас окружили солдаты Мендосы и их индейские союзники.

О, мы, конечно, дали отпор. Сражение продолжалось весь день, и с обеих сторон полегли многие сотни бойцов. В тот день ненасытная Смерть обжиралась щедрой добычей. Как я уже говорил, любое сражение — это прежде всего шум, гам и неразбериха. Так было и на этот раз, подтверждением чему могут служить следующие примеры. Мои благородные воители, Ночецтли и Пикскуи, оба были сражены пулями наших собственных аркебузиров, опрометчиво пустивших в ход своё оружие. С другой стороны, Педро де Альварадо — один из первых конкистадоров, осуществлявших завоевание Сего Мира, единственный настоящий конкистадор, до сих пор остававшийся в строю, упал с коня и был затоптан лошадью другого испанца, своего товарища.

Поскольку обе наши армии, моя и Мендосы, были примерно равны по численности и вооружению, победа в этом решающем сражении должна была достаться самым отважным, самым сильным, самым ловким и самым умным. И позвольте вас заверить: мы проиграли вовсе не в силу собственной трусости, слабости или глупости. Мои воины отважно дрались против белых, но почти все они (за исключением йаки) не могли заставить себя убивать сородичей — мешикатль, тлашкалтеков и других, сражавшихся на стороне Мендосы. А эти изменники собственного народа, напротив, всячески стремились снискать милость своих испанских господ и, не колеблясь, убивали нас. Мне самому в правый бок попала стрела, и, уж конечно, она была выпущена не испанцем, а, в чём, увы, не приходится сомневаться, кем-то из моих сородичей.

Один из находившихся на поле боя тикилтин выдернул стрелу из раны (боль была ещё та) и смочил её едкой жидкостью ксокойатль. И вот тут-то я понял, что такое настоящая боль, и, хоть это и недостойно воина, заскрежетал зубами. Больше тикитль ничего для меня сделать не успел, потому что сам уже в следующий момент пал, сражённый из аркебузы.

Когда наконец наступила ночь, враждующие армии, точнее то, что от них осталось, разъединились и жалкие остатки наших воинов, во всяком случае те, у кого были лошади, поспешно отступили на запад. Поцонали, один из немногих уцелевших бойцов, кого я знал по имени, нашёл Веронику на вершине холма, откуда она наблюдала за этой кровавой бойней, привёл её ко мне, и мы поспешили вернуться в наше горное убежище. Боль в правом боку оказалась так сильна, что мне едва удавалось держаться в седле и было решительно не до того, чтобы беспокоиться о том, преследуют нас или нет.