Осел у ямы порока - [47]

– Вот Паша Балаболов хороший человек был, царство ему небесное, – перешла она к обсуждению заместителей начальника охраны. – Никого не обидит, не оскорбит. Всегда с уважением. Всегда поздоровается, пройдет, как дела спросит, право слово молодец. Да и поможет, если чего надо. Вот про кого не могу ничего плохого сказать, только вот про него и не могу. Ой, жалко Пашу. Убили его ироды поганые. Жизнь у нас теперь такая, что всех хороших людей убивать взялись. Вот сейчас всех хороших перебьют и за нас грешных возьмутся.

– А за что его убили-то, Вы не знаете? – решил я поддержать интересный для себя разговор.

– Да, как же не знаю, конечно, знаю. С мафией Паша связался. Тут у нас с комбината две фуры водки угнали. Вот Паша на поиск и бросился, только мафия посильней оказалась. Это в кино ихние капитаны всех мафиозных паханов к ногтю жмут, а у нас в жизни оно совсем наоборот получается. Кишка у наших капитанов тонка. Вот Пашенька в этот оборот и угодил. Просчитался бедолага.

Подробностей напарница рассказать не успела из-за возвращения блудного Кузьмича. Тот отчего-то прекратил рассказы и предложил даме сходить испить крепенького чайку перед заступлением на пост. Дама, тут же забыв обо всём на свете, в том числе и о своих россказнях про мафию, радостно приняла приглашение. Меня к чаю не пригласили, наверное, молод ещё. Ну, ничего страшного, у меня ещё всё впереди будет: и чай, и тетя Галя своя.

– Ладно, – подумал я, – на посту поподробней про Пашу порасспрошу. Может, ещё чего-нибудь, новенького расскажет? А как новенькое узнаю, там дальше видно будет что делать. А хотя чего я могу сделать?

Время отдыха пролетело как-то незаметно, и вот мы опять стережем границы предприятия от коварных несунов да других зловредных нарушителей, установленного местной администрацией режима. Проходная опустела. Все кто хотел и мог уйти, уже ушел, а кто только хотел пойти, тот ещё не решался. На улицу неспешно опускался теплый летний вечер, ещё более распаляя вроде бы как любовные игры моих напарников. Кузьмич, ну просто неистовствовал. Его брачному танцу наверняка позавидовал бы самый похотливый павлин с острова Борнео. А как радовалась этому танцу тетя Галя, просто сияла вся. Ворковала пара нашей тройки, совершенно без умолку и активность их с наступлением сумерек повышалась с каждой минутой. Тетя Галя сияла радостью близкого счастья и всячески ободряла своего кавалера.

– Вот для неё работа точно праздник, – подумал я, облокотившись грудью, на трубчатую ограду перед пропускным турникетом. – Вот бы мне так. Была бы, например, здесь не тетя Галя, а девчонка лет двадцати. Кузьмич сразу не в счет – старик ведь, а я вот он весь на виду. Крутили бы мы с нею шуры-муры и время побыстрей бы летело наверняка, не то, что сейчас. А может быть, и еще чего-нибудь вышло? Эх, если бы да кабы.

Вдруг я почувствовал существенный толчок в спину сухого кулака Кузьмича:

– Встань прямо, директор идет!

Я обернулся. К пропускному пункту не спеша, и с великим чувством собственного достоинства шагал высокий, дородный мужчина лет этак пятидесяти. На лице директора была написана усталость от дневных забот за громадный коллектив и спокойствие от удовлетворения прошедшим рабочим днем. Он вежливо попрощался с нами, пожелал доброго вечера, улыбнулся доброжелательно и пошагал на выход. И вот тут в моей голове опять зазудела праведная дура-муха.

– Что же ты стоишь истуканом? – жужжала она. – Человеку смертельная опасность грозит, а ты пальцем пошевелить не желаешь. Вот погибнет он не сегодня-завтра, искоришь себя весь. Как узнаешь, что не стало его, сразу пожалеешь. Беги к нему, расскажи о заговоре всё что знаешь. Беги, не будь подлецом. Последний шанс твой. Уйдет сейчас директор, а за углом его может быть, уже убийца дожидается. Беги!

– Стой не будь дураком, – вмешался еще какой-то внутренний голос, который явно был значительно поумнее мухи. – Ты уже рассказал Паше, ну и что из этого вышло? Кому от твоей правды пользы привалило. Никому, только беды одни. Не суйся не в свое дело, у тебя своих забот много. Ты лучше свою личную жизнь устраивай, чем другие спасать. Тебя-то никто спасать не будет. Запомни это и подумай, как следует.

– Беги! – надрывалась муха, – жалеть будешь. Все локти искусаешь, помяни мое слово. Всю жизнь об этой минуте жалеть будешь.

– Стой, – шептал умный внутренний голос, – еще неизвестно о чем пожалеешь больше. Стой, не будь дураком. Какое дело тебе до этого мужика, ты ж его сегодня первый раз видишь, и может, вообще никогда не увидишь больше. О себе думай. О тебе ведь никто не подумает. Плевали все на тебя с высокой колокольни. Не будь дураком.

– Трус! – зло подвела итог моим сомнениям муха, – а его еще рыцарем называют? Позор! Не будь трусом-то, размазней не будь, у тебя сейчас последний шанс, завтра может быть поздно будет? Видела бы сейчас тебя Ксюша? Позор! Тоже мне рыцарь выискался, да разве рыцари такие бывают? Беги!

Я побежал, уже заранее проклиная себя за очередную глупость и ненавидя эту дурацкую муху в своей голове. Вот бы сейчас туда дихлофосу прыснуть. Вот тогда бы этой дуре точно бы не до нотаций было. Ишь ты даже рыцарем удумала укорить?