Осажденный город - [21]

Если б хоть оказаться вне его стен.

Но не было пути к осаде. Лукресия Невес находилась внутри города.

Девушка высунулась из дверей, слушала, смотрела — о, этот ветер с дождем, он отдавался покоем в ее крови, она вдыхала его, клонясь все ниже, надламываясь навстречу огромной темноте за Городскими Воротами: дождит, наверно, вдоль пустынных рельсов.

Угадывались даже омытые огни станции. На Паственном Холме, средь бури, как они там, промокшие лошади?

Молнии открывают просеки, высвечивают на мгновенье шерсть в стекающих струях, опасные в своей кротости зрачки. О, ко-невье племя!..

Но вот уже громы катятся мирно и замыкают холм во тьму… Лицо Лукресии Невес вытягивалось с любопытством за линии ее фигуры, прислушиваясь. Но слышны были лишь улицы, струящиеся вместе с дождем…

Прислонившись к шторе, она прошептала: «О, как хотелось бы мне обладать мощью окна…» — и сквозь эти тихие слова проступали другие, быть может, более древние, уходящие к какому-то забытому обряду.

С непонятно растущей надеждой, пыталась она теперь подогреть свой гнев до своей силы, поспешая рысью меж предметов, осторожно дотрагиваясь до них, вся — внимание, пока не угадает тот, что и есть ключ ко всем вещам; трогая дверь робкой рукой, со спокойной уверенностью, что и дверь не сломает своих пределов, — таково было необыкновенное равновесие, в каком все держалось.

«Хотя бы весть какая», — подумала она уже иными словами, впадая в иной гнев, — и прислушалась с надеждой: но только ночь, окружившая городскую башню с часами вверху, была ей ответом.

Она дремотно замерла, яростно зевая, уже без иллюзий, нюхая крупы кресел, чей запах подымал и рассеивал ветер, — она была уже растрепана, словно делала грубую работу. «Приди ко мне», — начала, покраснев… Новый гром прокатился печально, и девушка вздрогнула от удовольствия. «Приди ко мне», — сказала иными словами. Но и от себя самой не дождалась ответа. Дождь пел в водосточных трубах.

Зевая, она опустилась на колени возле софы, уткнула лицо в подушку: она всегда отдыхала после обеда.

Пахло плесенью от заботливо ухоженной старости дивана.

«Но я ведь терпеливая, — думала она, водя пальцами по прожилкам диванной кожи, — сколько стерпела прогулок и этих шляп с полями…

Весточку бы, — подталкивала она себя бесплодно… Лошади так неподвижны под дождем. Л-а-а», — стонала она в гневе и унижении, сплетая сонными руками прядь волос.

Не знала, откуда начинать, чтоб вновь обрести надежду, комната покрылась какой-то волной, но она все не закрывала глаз, углубившись в подушку, — отделенная от торса голова в Музее: жадно мечтала в темноте, лошади двигались по холму, меняя позиции шахматной игры.

И тут она услыхала шаги по мостовой.

Еще одним усилием внимания заставила себя услышать их вверх по ступеням.

Они приближались. Девушка ждала, приглушив мысли, заострив чувства. Левое плечо рассеянно терлось об ухо, голова на подушке… Наконец шаги остановились у ее двери. Заставив себя услышать, Лукресия Невес выдумала, что слышит, как скрипнула дверь.

Приостановилась — страусовое перо в руке, наполовину исписанный листок на бюро. Еще одно усилие воображенья — и ее рука окунулась в складки пышных юбок. Опустила бледное лицо, теперь в короне кос: терпенье облагородило ее черты. Держа перо в руке, оглянулась наконец. Дверь медленно отворялась, и ветер проникал в комнату, все вокруг колебля. Мужчина появился в просвете, дождь ручьями стекал у него с плаща. Она подумала было, что он уже не заговорит, но гость произнес в промокшую бороду:

— Пристал, Лукресия, уже пристал ко-

В первый раз произносили ее имя, высветив ее судьбу.

Это было имя, чтоб звать издалека, потом поближе, пока не подадут ей, запыхавшись, письмо… Она достала платок из-за обшлага, зажав рот кружевом, чтоб скрыть дрожь:

— С большим грузом?

Мужчина взглянул на нее, словно колеблясь:

— Тот, что всегда. Уголь. Всегда уголь.

Лукресия Невес была непреклонна, как статуя.

— Можете идти, — произнесла она с холодными слезами на глазах. — Можете идти. Не нужен.

Не этого груза ждала она, не этой вести! Мужчина, огромный, загораживал проем двери. Он словно клонился вперед, и девушка предположила, уж не ранен ли. Но мужчина сейчас пристально уставился на безделушки, с презрением и без улыбки рассматривая их яркую фарфоровую белизну.

— Там уголь, — повторил он, иронически приподняв плечи, — там уголь…

— Уходите, — приказала она твердо.

Дверь наконец закрылась. Лукресия Невес положила перо и задумалась…

Моргала глазами, уткнувшись в подушку.

О, она была свободна выдумать весть, какой ожидала, и, однако, постаралась, ценой этой свободы, вновь обрести фатальное равновесие. Ночь грузилась дождем.

Девушка подняла наконец голову с дивана и, вся встрепенувшись, оглянулась. Под водою комната плыла перед глазами, пришедшими из тьмы. Безделушки сияли своим собственным светом, как обитатели глубин. Комната была своя, сказочная, вся обстановка задушена сном… По всему помещению безвинные вещи рассеялись, настороженно, как по тревоге.

И лицо девушки тоже огрубело в своей нежности. Тело едва удерживало тяжелую голову.

Доползла, сонная, до окна и тут уж реально, едва коснулась подоконника, услышала шум крыльев. Совсем рядом, с невидимой веранды, испуганно вспорхнула сквозь дождь голубка и, в длинном полете, исчезла.