Осада Монтобана - [4]

II

орбер — так звали старика, который принёс маленькую Валентину де Нанкрей, — был одет с пуританской простотой, но образок, висевший на шее, показывал, что он католик.

На вид ему было около пятидесяти пяти лет, хотя его волосы и борода были совершенно белые. По странной случайности в его лице можно было увидеть сходство с лицом кавалера Рене; но глаза Норбера были более бледного голубого цвета, а взгляд почти всегда задумчивый.

Девочка, которую управитель с нежностью прижимал к своей груди, была белокурым ангелочком, слиянием роз и лилий. Болезни, пугающие матерей, не тронули этой свежей и упругой кожи, не коснулись этого очаровательного личика (ещё улыбавшегося, несмотря на потерю чувств), с длинными эбеновыми бровями, с золотистыми локонами, закрывавшими чистейший лоб.

— Боже мой, что случилось? — спросил де Люсон, бросившись к Валентине, между тем как отец, онемев от волнения, отогревал её поцелуями.

Граф де Трем не встал с места и издали смотрел холодно и с пугающей улыбкой на бесчувственного ребёнка.

— Будем надеяться, что это пройдёт, — смог наконец произнести Норбер. — Поднесите её к огню, кавалер, а я пока схожу за другой одеждой. К счастью, мадам Сабина молится, по своему обыкновению, когда вы оставляете её в это опасное время. Она не видела, что случилось, а когда узнает, то уже не останется и следов.

Едва он успел договорить эти слова, как молодая женщина, оригинал красавицы, изображённой на портрете, задыхаясь от волнения вбежала в комнату и упала на колени перед малюткой, которую положили на подушку возле камина.

— Утонула! Она утонула! Боже мой! — кричала она раздирающим душу голосом. — Моя Валентина, моя жизнь!.. Мой ангел!.. Умерла... Умерла!..

Говоря это, она почти вырвала у Рене, который поддерживал восхитительную головку всё ещё бесчувственной девочки, и приложилась губами к её побледневшим губкам, чтобы вдохнуть в неё жизнь.

— Ради бога, успокойтесь, это только обморок, — сказал Арман дю Плесси, потому что кавалер, испуганный отчаянием жены, лепетал бессвязные слова, а Норбер побежал за помощью.

Филипп де Трем подошёл, и глаза его упорно устремились на мадам де Нанкрей.

Лишь только Арман дю Плесси произнёс свою успокоительную фразу, как девочка раскрыла удивлённые глазки и тряхнула мокрой головкой. Потом поклонилась направо и налево и крепко поцеловала отца и мать, которые плакали от радости.

Норбер воротился с лекарством и с одеждой для девочки. На лице его блеснула молния радости, когда он увидел, что ребёнок пришёл в себя. Валентина, со своей стороны, хотела броситься к нему на шею, и Рене с трудом удержал её на подушке.

Когда управитель взял руки девочки и хотел их поцеловать, она вдруг выдернула их и захлопала в ладоши.

— А Морис! Я забыла Мориса! — вскричала она серебристым голоском. — Где Морис?

— Спасён вами, милая барышня, — отвечал Норбер. — Я поручил его ключнице.

Граф де Трем тогда поклонился владетельнице замка, поклонился со всей утончённостью, которой так славились придворные последнего из Валуа.

— Прелестная дама, — начал он, — вы были настолько заняты вашими материнскими опасениями при входе сюда, что моя скромность должна была отложить до этой минуты желаемое представление...

— В этом Морис совсем не виноват, — перебила маленькая Валентина. — Я воспользовалась тем, что мама ушла, и потащила его в сад, когда Норбер оставил нас, чтобы посмотреть, не оседлают ли лошадь для папы... Душно сидеть взаперти столько времени, больше двух недель!..

Мать хотела снять с неё мокрые чулки.

— Нет, нет, — сказала девочка, — пусть месье Филипп уйдёт!

Сабина поднесла её к огню, и Валентина продолжала своё наивное признание:

— В бассейне чудный лёд блестел почти так же, как зеркало, мама... Я велела Морису пойти посмотреть, можем ли мы покататься. Лед затрещал, и через три шага бедняжка Морис провалился до шеи... Я поскорее бросилась на лёд и схватила его за волосы. Лед опять затрещал, и я также ушла в воду до подбородка. Как было холодно! Ах, как холодно!.. Я правой рукой ухватилась за край бассейна... я выкарабкалась бы одна, но с Морисом, который опускался всё ниже, было невозможно... я выпустила из рук...

— Твоего товарища? — спросил Арман дю Плесси, живо заинтересованный.

— О, нет! Край камня, от которого мне было больно пальцам... Морис уже прощался с папой и мамой, когда я увидела над собой лицо моего доброго Норбера, потом не помню ничего...

— К счастью для непослушной героини, её крики привлекли ваше внимание, — сказал граф де Трем.

— Нет, она не кричала, — отвечал управляющий. — Я сам её приметил, обходя бассейн.

— Почему ты не звала на помощь, милая Валентина? — спросил кавалер Рене, с любовью положив руку на голову смелого ребёнка.

— Я боялась испугать маму...

— Ангел, милый ангел! — вскричала госпожа де Нанкрей с порывом материнской любви.

— Всё это очень трогательно, — сказал граф Филипп резким голосом, — но друг мой Рене и месье дю Плесси должны были бы уже находиться на полдороге к Монтобану.

Рене проследовал за Арманом дю Плесси, предварительно поцеловав Валентину, между тем как мадам де Нанкрей и граф де Трем пошли провожать парламентёров до нижних ступеней крыльца, где их ждали лошади.