Осада Монтобана - [16]

Это отчаяние скоро сменилось внутренней реакцией.

— Может быть, это происходит оттого, — продолжала она разговаривать сама с собой, — что беспрерывное и роковое воспоминание, зловещая сцена детства постоянно преследуют меня? Напрасно хотят мне представить эту картину в виде страшного сна. Стоит мне только "закрыть глаза — и душа моя видит, как мои руки запачкались кровью от сухих листьев! Мне кажется, что меня поразило видение ещё страшнее! Боже мой, разве эти неотступные воспоминания не оправдывают странность моего поведения? А если это пустые призраки моего воображения, разве мне не позволительно для того, чтобы прогнать их, употреблять мужские развлечения? Ах, почему у меня нет спокойных и приятных воспоминаний о прошлом, стремлений к будущему, как у моих подруг? Я не помню даже моей матери, потому что женщина, являющаяся мне вдали, была только мне благодетельницей, покровительницей, чужой!..

Она прислонилась пылающим лбом к балюстраде балкона, потому что дуновение бури недостаточно освежало её.

— Я страдаю! — продолжала она.

После минутного размышления она воротилась в свою комнату и ощупью взяла шляпу с широкими полями. Но в ту минуту, как она отворила потайной ящик маленького эбенового шкафчика, чтобы вынуть оттуда два пистолета и связку ключей, она, по-видимому, колебалась.

— Мой старый отец умер бы от беспокойства, если бы знал, что меня нет дома в этот час, — сказала она. — И когда я возвращусь, он запретит мне выезжать одной!

Её чёрные брови нахмурились при этой мысли.

— Запретит мне... — прошептала она. — Имеет ли он право? Тот ли он, за кого выдаёт себя?

Искушение оказалось сильнее воли той, которая называлась Валентиной и которую все люди в замке называли Лаграверской шалуньей.

Она вышла из своей комнаты, пробралась по тёмным коридорам и через пять минут вошла в конюшню, составлявшую часть нижнего жилья флигеля, и тихо позвала своего любимца Феба, большую белую лошадь с гибким, но сильным станом, которая обратила на неё свои глаза, сверкавшие, как чёрные бриллианты, шумно вдыхая воздух. Валентина взяла сбрую в шкафу, и через несколько минут ретивый конь был осёдлан ею, как самым искусным конюхом. Валентина довела лошадь за узду до калитки, которую осторожно отворила. На мосту молодая девушка села на Феба, который помчался с фантастической быстротой по аллее, проложенной в дубраве.

Лаграверская шалунья, рассекая, как стрела, воздух, подстрекала горячность своего коня, длинная грива которого закрывала ей почти всю грудь, потому что она была принуждена склониться на его шею, чтобы порывы ветра не выбили её из седла.

Ураган всё увеличивался. Его трубный глас гремел так же сильно, как гром. Вдруг какой-то треск пронзительно заглушил густой рёв бури. Бук, наполовину разбитый, упал, оцарапав своими сучьями морду белого коня. Ещё секунда — и большая вершина бука раздавила бы под своей тяжестью и лошадь, и наездницу.

Лошадь, уже оглушённая варварским концертом возмутившейся природы, бросилась в сторону и поскакала во весь опор.

Наездница пыталась умерить этот необузданный бег, но никак не могла уже сладить с Фебом: он закусил удила. Валентина предала себя воле Божьей.

Как долго продолжался её неслыханный бег? Куда везла её лошадь?

Пыльное облако, окружавшее её и закрывавшее ей даже небо, начинало её душить. В ту минуту, когда ослабевшая рука девушки выпускала поводья, когда почти без чувств она готова была свалиться под убийственные копыта, лошадь вдруг остановилась. Валентина потеряла стремена при этом непредвиденном толчке, но самая сила его привела её в чувство. Проворная и лёгкая, как птичка, она упала возле своей лошади, которая дрожала всем телом, обливалась потом и пеной.

Валентина осмотрелась вокруг. Ураган стихал. Шагов за сто с правой стороны дорога оканчивалась у запертых ворот небольшого городка. Прямо перед ней возвышались два огромных столба с поперечной перекладиной, на которой висело безжизненное тело. С инстинктом ужаса, который чувствуют некоторые лошади к мёртвым телам, Феб вдруг остановился в ту минуту, когда готов был удариться о коссадскую виселицу.

Глава II ОТКРЫТИЕ

алентина де Лагравер стояла, оледенев от страха. На отвратительном орудии казни труп качался зловещим образом. Последние порывы бури рассыпали его волосы. Луна, вышедшая из-за туч, освещала его свинцовый лоб, посиневшие скулы, и две тёмные впадины вместо глаз, вероятно, уже выклеванных птицами; жалкие лохмотья ничтожного преступника не прельстили палача, развеваясь по ветру, они придавали мертвецу смешное подобие жизни.

Несмотря на силу духа, Лаграверская шалунья задрожала перед этим страшным и отвратительным зрелищем, от которого она не могла отвести глаз. Ей казалось, что эти позорные столбы были старые и ужасные знакомые. Её память вызвала из отдалённой глубины головокружительный образ.

— Ужас!.. Помню! Помню! — закричала она дрожащим голосом. — Вот почему с меня взяли клятву никогда не подъезжать к Коссаду.

Эти воспоминания нарушили чары, не дававшие ей сдвинуться с места. Вне себя, села она на свою лошадь и пустила се в галоп к Лаграверскому замку.