Осада Лондона - [26]

— А он знает о нашем разговоре? — спросил Уотервил.

— Понятия не имеет. Но не скрою, что я повторю ему все, что будет свидетельствовать против нее.

— Тогда я лучше ничего не скажу. Это очень щепетильный вопрос. Миссис Хедуэй некому тут защитить. Нравится она или нет, это другое дело. Но я не видел с ее стороны ни одного неподобающего поступка.

— И ни о чем не слышали?

Уотервил вспомнил слова Литлмора о том, что бывают случаи, когда честь обязывает мужчину солгать, и подумал, не такой ли сейчас случай. Леди Димейн вызвала его сочувствие, она заставила его поверить, что у нее действительно есть повод для беспокойства, он видел, какая пропасть лежит между нею и напористой маленькой женщиной, жившей в западных штатах с издателями тамошних газет. Леди Димейн совершенно права, не желая иметь ничего общего с миссис Хедуэй. И если на то пошло, его отношения с этой дамой не налагают на него обязанности кривить ради нее душой. Он не искал ее знакомства, напротив, Она стремилась познакомиться с ним, она пригласила его к себе. Но при всем том он не мог «продать» ее, как говорят в Нью-Йорке; это претило ему.

— Боюсь, я действительно ничего не могу сказать. Да это-ничего не изменило бы. Ваш сын не откажется от нее потому только, что она мне отчего-то не нравится.

— Если бы он знал, что она поступала дурно, он бы от нее отказался.

— Увы, ничто не дает мне права это утверждать, — сказал Уотервил.

Леди Димейн отвернулась от него, он ее явно разочаровал. Уотервил испугался, как бы у нее не вырвалось: «Зачем же, вы думаете, я вас сюда приглашала?» Она отошла от окна и, видимо, намеревалась покинуть комнату. Но вдруг остановилась.

— Вам известно нечто, порочащее ее, но вы не хотите мне сказать.

Уотервил крепче прижал к себе фолиант; ему было не по себе.

— Вы приписываете мне то, чего нет. Мне нечего вам сказать.

— Воля ваша. Есть еще кто-то, кто ее знает… один американец… господин, который был в Париже тогда же, когда и сын. Я забыла его имя.

— Друг миссис Хедуэй? Вы, вероятно, имеете в виду Джорджа Литлмора.

— Да… мистер Литлмор. У него есть сестра, я с ней встречалась. Я только сегодня узнала, что он ее брат. Миссис Хедуэй упомянула о ней, но, как выяснилось, они незнакомы. Одно это о многом говорит, вы согласны? Как вы думаете, он мне поможет? — просто спросила леди Димейн.

— Сомневаюсь, но попробуйте.

— Жаль, что он не приехал вместе с вами. Как вы думаете, он бы приехал?

— Он сейчас в Америке, но, полагаю, скоро вернется.

— Я поеду к его сестре. Я попрошу ее привезти его к нам. Она на редкость мила; я думаю, она поймет. К сожалению, у меня осталось очень мало времени.

— Не очень-то рассчитывайте на Литлмора, — серьезно сказал Уотервил.

— Вы, мужчины, безжалостны.

— Почему бы нам вас жалеть? Каким образом миссис Хедуэй может задеть такого человека, как вы?

Несколько секунд леди Димейн молчала.

— Меня задевает даже звук ее голоса.

— У нее очень мелодичный голосок.

— Возможно. Но она омерзительна!

Это уж слишком, подумал Уотервил; бедную миссис Хедуэй было так легко порицать, он и сам назвал ее дикаркой, но омерзительной она не была.

— Пусть вас пожалеет ваш сын. Если у него нет к вам жалости, как вы можете ожидать ее от чужих людей?

— Ах, он и жалеет меня!

И леди Димейн двинулась к выходу с величавостью, еще более поразительной, чем ее логика.

Уотервил опередил ее и распахнул перед ней дверь. Когда она переступила порог, он сказал:

— Вам одно остается: постарайтесь ее полюбить.

Леди Димейн кинула на него испепеляющий взгляд.

— Это было бы хуже всего!

8

Джордж Литлмор прибыл в Лондон двадцатого мая и в один из первых же дней направился в посольство повидать Уотервила и сообщить ему, что он снял до конца сезона дом[23] на Куин-Эннз-Гейт, чтобы его сестра с мужем, вынужденные из-за снижения земельной ренты сдать собственную городскую квартиру, могли приехать из загородного поместья в Лондон и провести с ним месяца два-три.

— Теперь, когда вы обзавелись своим домом, вам придется принимать у себя миссис Хедуэй, — сказал Уотервил.

Литлмор сидел, оперевшись о набалдашник трости, и глаза его, устремленные на Уотервила, отнюдь не зажглись радостью при упоминании об этой даме.

— Что же, проникла она в европейское общество? — без особого интереса спросил он.

— И довольно глубоко, скажу вам. У нее есть особняк, и карета, и драгоценности, и все прочее — одно лучше другого. Судя по всему, она успела перезнакомиться с кучей людей; о ней упоминают в «Морнинг пост»[24]. Она пошла в гору очень быстро, она чуть ли не знаменитость. Все ею интересуются… вас засыплют вопросами.

Литлмор слушал его с мрачным видом.

— Как это ей удалось?

— Она была на большом приеме в Лонглендсе, все гости нашли, что она очень забавна. Должно быть, они и взяли ее под свое покровительство, помогли сделать первые шаги.

В ответ Литлмор разразился смехом, его, видимо, поразила нелепость того, что он услышал.

— Только подумать!.. Нэнси Бек!.. Ну и чудаки эти англичане. За кем только они не побегут! В Нью-Йорке к ней бы и близко не подошли.

— О, Нью-Йорк старомоден, — сказал Уотервил и далее сообщил своему другу, что леди Димейн с нетерпением ожидает его приезда и надеется с его помощью помешать сыну ввести «эту особу» в семью. Литлмора не особенно встревожили замыслы ее светлости — как он дал понять, достаточно дерзкие; он заметил, что уж сумеет не попасться ей на глаза.