Осада Иерусалима - [6]

Наконец он достиг рва оврага и очутился перед углублением, похожим на отверстие заброшенной каменоломни. В это время голос, молчавший почти все время, пока Бен Адир спускался в овраг, раздался снова. Он выходил из углубления, и на этот раз Бен Адир ясно различил громко и внятно произнесенные слова:

– Горе Иерусалиму! Горе храму! Горе городу! Горе всему народу!

Бен Адир успокоился: он знал, что находится вблизи друга, и никто лучше Зеведея – так звали пророка – не мог служить его планам. Ему было известно, что Зеведей – добрый патриот и что имя Симона бен Гиоры послужит хорошей для него рекомендацией.

Он остановился в нескольких шагах от входа в пещеру, служившей обиталищем пророку. Он собирался было войти, но Зеведей снова заговорил, и Бен Адир не мог устоять перед желанием послушать, что будет вещать Божий человек.

– Да! – говорил Зеведей. – Я не перестану до последнего дня испускать мой жалобный вопль: "Горе Иерусалиму!" Он замрет в моем горле только с последним моим дыханием, в тот день, когда язык мой сделается холоден и неподвижен. Не Ты ли велел мне это, Господи, в один вечер, когда голос мой возносился к Тебе, и разве Ты не Всемогущ, Ты, которому повинуются земля и небеса, Который двигает горами, Который одним дуновением Твоим можешь снести их, как мелкие песчинки? Ты потрясаешь твердью земною и Ты в состоянии поколебать столпы мира. Ты приказываешь солнцу – и солнце останавливается, и звезды не высыпают по ночам на твердь небесную. Перед Тобою весь мир – ничто иное, как песчинка, склоняющая весы, как капля росы, падающая по утрам на полевую былинку. И зачем, о Иерусалим, ты забыл слово Божие! Доколе ты будешь продолжать неправедный суд! Ты не сумел быть справедливым к сироте и бедняку, к угнетенному и к несчастному и этим ты навлек на себя всеобщее осуждение; ты не захотел слушать гласа Божьего, ты всегда шествовал в потемках, и вот почему стены твои колеблятся в своих основах [Псалмы 138 и 81. – «Притчи Соломоновы»].

В это мгновение голос пророка прервал нежный женский голос.

– Зеведей, – произнес этот голос, – тебе нужно отдохнуть. Бог отцов наших не требует от тебя утомления, превышающего твои силы и которое сократит дни твои.

– Нет, я не могу молчать, – ответил пророк, – ибо я слышал трубный звук, до меня донеслись воинские клики [Псалом 94]. Иегова дал мне дар слова, Он научил меня, и я должен вещать: каждое утро Он будит меня и заставляет меня выслушивать его с покорностью. Тогда в меня входит частица Его мудрости и я не бегу от возлагаемого Им на меня поручения. Я подставил спину мою ударам и ланиты мои пощечинам, и когда мне плевали в лицо, я не отворачивался.

– Зеведей, я рассержусь, если ты не станешь слушаться моих просьб Господь повелел: "не убей", а ты убиваешь дочь своего брата!

Эти последние слова, казалось, подействовали на пророка. Он замолчал. И затем сказал молодой женщине нежным голосом, который составлял поразительный контраст с его недавним возбужденным тоном.

– Не сердись, дитя мое, я этого не желаю, ибо твоя мать закидала бы меня каменьями, если бы я не возвратил ей неприкосновенным сокровище, которое она вручила мне. А что сказал бы Симон, сын Гиоры? Отдохни же немного, Эсфирь, а я займусь приготовлением пасхального агнца, а затем прилягу, прежде чем отправиться для исполнения моего проклятого поручения.

Бен Адир постоял еще несколько минут в надежде, что разговор между дядей и племянницей, во время которого упомянуто было имя Симона, продолжиться, но там замолчали, и поэтому он тихими шагами подошел к отверстию пещеры, закрытому решеткой, окруженной кустарником.

Зеведей был старик высокого роста, несколько сутуловатый, но крепкого телосложения. Седая, всклоченная борода ниспадала на его грудь. На нем надет был балахон из темного полотна, подпоясанный простой веревкой. Обнаженная лысая голова его была посыпана пеплом. Когда Бен Адир вошел в пещеру, старик стоял, точно проповедник, собирающийся с мыслями после изречения божественного слова.

В одном из углов пещеры был разведен костер, на котором жарился ягненок. Это очень удивило Бен Адира.

– Кто ты, неожиданный гость? – спросил пророк, заметив Бен Адира.

– Я друг Симона бен Гиоры, – ответил Эфраим.

Зеведей окинул молодого человек с ног до головы подозрительным взглядом.

– Ты говоришь, что ты друг Симона бен Гиоры? Чем ты можешь доказать это?

– Ничем, – ответил Бен Адир твердым голосом, – а тем не менее я говорю правду.

– Если ты друг Симона, ты должен знать его. Скажи же мне, кто он таков, чем он занимается?

– Симон, сын Гиоры, – начальник защитников священного города. Он мститель Бога живого и столп Его храма.

– Хрупкий столп! – воскликнул пророк и снова заголосил: – Горе Иерусалиму! Горе его храму! Горе его народу!

Он помолчал немного, затем продолжал более мягким голосом:

– Нет ли на лице Симона бен Гиоры какой-либо приметы, которая отличала бы его от других смертных?

– Этого я не знаю, потому что никогда не видел его.

– Ты никогда не видел его, а называешь себя его другом!

– Я такой же друг ему, как и тебе, просто потому, что он любит священный город и защищает его.