Осада Бостона. Лоцман - [21]

Оставив жену и ребенка, сэр Лайонел немедленно отбыл в Англию, дабы утвердиться в правах и войти во владение имуществом. Так как он был родным племянником и законным наследником покойного баронета, никто не пытался оспаривать основные его притязания. Однако уже с юных лет характер этого джентльмена и его жизнь были окутаны некоторым облаком таинственности, и посторонним наблюдателям почти ничего не было известно о его судьбе. После того как он получил титул и вступил во владение имуществом, даже его близкие долгое время почти ничего о нем не знали. Доходили, впрочем, слухи, что ему пришлось задержаться в Англии на два года из-за досадной тяжбы, касавшейся какого-то незначительного угодья, тяжбы, которая решилась в его пользу, прежде чем известие о внезапной смерти жены заставило его возвратиться в Бостон. Эта тяжкая утрата постигла его в самый разгар войны пятьдесят шестого года, когда все силы колонистов были направлены на поддержку метрополии, которая, выражаясь языком того времени, «самоотверженно боролась против незаконных притязаний французов в Новом Свете» или, что то же самое, старалась утвердить свои собственные.

Это было беспокойное время, когда мирные, кроткие колонисты, утратив свою обычную сдержанность, с такой отвагой и воодушевлением вступили в борьбу, что вскоре в отчаянной дерзости и бесстрашии превзошли даже своих более опытных в ратном деле союзников. К удивлению всех, кто знал его прежде, сэр Лайонел Линкольн оказался участником многих наиболее рискованных предприятий, которыми изобиловала эта война, и бросался в них с такой отчаянной отвагой, словно стремился не столько стяжать воинскую славу, сколько найти смерть на поле брани. Он, так же как его отец, еще до войны был офицером, но полк, в котором он служил подполковником, сражался в восточной части колонии, в то время как этот неугомонный воин устремлялся то туда, то сюда и, рискуя жизнью, неоднократно проливал свою кровь на западной их окраине!

Эта исполненная опасности карьера оборвалась внезапно и самым таинственным образом. По причинам, навсегда оставшимся неизвестными, баронет решил возвратиться на землю своих отцов. Взяв с собой сына, он отплыл в Англию, откуда уже больше не возвращался. В течение многих пет миссис Лечмир на все обращенные к ней вопросы относительно судьбы ее племянника — вопросы, задавать которые побуждала ее сограждан и согражданок их природная любознательность (а количество этих вопросов мы предоставляем каждому из наших читателей определять по своему усмотрению), — либо ответствовала с учтивой сдержанностью, либо проявляла то расстройство чувств, которое мы пытались описать, когда рассказывали о ее первой встрече с сыном этого племянника. Но вода точит камень. Сначала пополз слух, что баронета обвинили в государственной измене и он принужден был из замка Равенсклиф переселяться в менее удобное помещение в лондонском Тауэре. Этот слух сменился другим: баронет тайно обвенчался с одной принцессой брунсвикского дома, но брак не принес ему счастья. Однако в родословных книгах того времени не числится ни одной незамужней принцессы, которой можно было бы приписать этот брак, и от романтической версии, столь приятной сердцу провинциалов, пришлось отказаться. Наконец стали утверждать — и это, по-видимому, было куда ближе к истине, — что несчастный сэр Лайонел содержится в частной лечебнице для умалишенных.

Не успел этот слух распространиться, как точно пелена спала с глаз, и все в один голос заявили, что уже давно замечали явные признаки безумия баронета. А многие, вспоминая его склонность к меланхолии, утверждали, что зачатки безумия передаются в этом роде из поколения в поколение и было бы странно, если бы баронет в конце концов не потерял рассудка. А вот ответить на вопрос, почему это безумие столь бурно и внезапно проявилось, было уже значительно труднее и потребовало немало изобретательности от весьма изобретательных людей, которые занимались решением этой загадки в течение довольно длительного времени.

Наиболее сентиментальные представители общества, как-то: старые девы, холостяки и те поклонники бога Гименея, что дважды и трижды отдавали себя во власть его уз, не преминули объяснить несчастье баронета утратой жены, которую он страстно любил. Кое-кто из приверженцев доброй католической церкви, которая, радея о спасении душ, отправляла во искупление грехов безбожников и колдунов на костер, считал беду, приключившуюся с баронетом, заслуженной карой грешному роду, отрекшемуся от истинной веры. И наконец, те достойные и отнюдь не малочисленные лица, которые не брезгуют погоней за презренным металлом, без колебания утверждали, что неожиданно свалившееся на голову богатство не одного хорошего человека свело с ума.

Но уже приближалось время, когда неукротимое, казалось бы, стремление судить и рядить о делах ближнего своего должно было уступить место более достойным желаниям. Настал час, когда купец должен был забыть свои мелочные повседневные заботы в тревоге за грядущий день, когда фанатику был преподан хороший урок, открывший ему глаза на то, что судьба благосклонна лишь к тому, кто этого заслуживает, когда даже в груди тех, кто склонен был к слезливой сентиментальности, это вялое чувство вытеснил чистый и благородный огонь любви к отчизне.