Оружие возмездия - [35]

Смеясь, мы забрались в кунг, вскрыли коробки с сухпаем, взяли по банке консервов, достали из карманов ложки… И замерли, глядя друг на друга.

– Ну? – спросил Косяк.

Я похолодел.

– Ну, давай открывалку, – сказал Косяк, уже предчувствуя ответ.

– Да я консервов с прошлого полигона не видел! Откуда у меня консервный нож? Я думал, у тебя в машине есть.

– У меня в машине все есть. Даже стакан. Но это не моя машина!

Косяк затравленно оглядел кунг. Я помотал головой.

– Здесь я сразу все обшарил. Ты в бардачок заглядывал?

– А то.

Мы грустно уставились на банки. Этикетка моей скромно гласила: «Каша гречневая с мясом». Косяк, без пяти минут дед, взял тушенку.

– Эх, ты, – сказал Косяк.

Жестянка вскрывается краем пряжки солдатского ремня. Но в ББМ это умение давно забыли за ненадобностью. Молодым бойцам консервы доставались уже открытыми – добрать с донышка остатки – а у старших были консервные ножи. В наряде банки вспарывали штыками… Мы с Косяком и не подозревали, что «открывалки» висят у нас на поясах.

– Можно сточить бортик банки об асфальт, – вспомнил я студенческую хитрость. – Но это долго и грязно.

– Погоди. У Афони может быть открывалка.

– Или у Димы.

– Дима раздолбай. У него Вдовин офицерский ремень украл.

– У Афони есть нож, – вспомнил я. – Но он не даст.

– Жрать захочет – даст.

Распахнулась дверь, в кунг ввалились офицеры. Глаза их блестели голодным огнем. Похоже, офицерская столовая здесь была не лучше солдатской.

– Жрать! – с ходу потребовал капитан Дима Пикулин.

– Доброе утро, товарищ капитан, – сказали мы грустным хором.

– Доброе утро! И жрать!

– А у вас случайно нет открывалки для консервов?

Дима пожал плечами и обернулся к Афанасьеву. Тот глядел на меня и недобро шевелил усами.

– Товарищ майор, может, вы одолжите нам нож? Мы аккуратненько…

Афанасьев достал складной нож, раскрыл его и продемонстрировал лезвие, отточенное до бритвенной остроты. С этим ножом на майора бросался впавший в истерику Орынбасар Кортабаевич Арынов. Майор тогда стоял дежурным по части, у него был пистолет, и некоторые оптимисты надеялись, что Афанасьев застрелит психопата. Почему нет, у нас же прапорщик стрелял в подполковника, тот едва успел отбить ствол, дырку в потолке КПП с гордостью показывали молодым.

Но у Афанасьева нервы были толще буксирных тросов. Он дал обезумевшему деду вволю попрыгать по тумбочкам и пошвыряться табуретками, а потом отнял нож, взял Арынова за шкирку и уволок в канцелярию. Неизвестно, о чем они там говорили, но вечером Орынбасар Кортабаевич стоял в строю привычно жизнерадостный и без заметных повреждений…

– Ты думаешь, я дам таким ножом вскрывать банки? – спросил Афанасьев.

Я только вздохнул. Острый нож был нужен Афанасьеву для работы с картами и прочей бумагой. Но и без этого он мне его не доверил бы.

– Как ты мог: на полевой выход – и без консервного ножа?

Я вздохнул еще раз.

– Ты вон даже перчатки купил, а консервный нож взять не догадался…

Я укоризненно поглядел на Афанасьева. Он не понимал. Где я мог взять эту злосчастную открывалку? Мне не полагалось ее иметь по сроку службы. Мне еще много чего не полагалось – например, носить часы, носки и вшивник. Я не имел права курить сигареты с фильтром и пользоваться зажигалкой. И еще два десятка простейших бытовых вещей были для меня под запретом. То, что я всякое себе позволял, не значило, будто это разрешено. Просто на мои вольности смотрели сквозь пальцы. А обзавестись консервным ножом я мог в одном случае: если бы меня назначили ответственным за него. Но сержантам такого не поручали. Молодой сержант в ББМ не делал трех вещей: не убирал туалет, не стирал дедам шмотки и не отвечал за столовые принадлежности.

Короче говоря, надо было, когда я покупал перчатки, взглянуть, нет ли в магазине консервного ножа. Но даже в голову не пришло. Не укладывался этот предмет в мою тогдашнюю систему ценностей. Зачем он мне был нужен – в зубах ковырять?

– Ну, ты даешь, – сказал Афанасьев, убирая свой складень обратно в карман. Майор был очень недоволен. Я подумал: он меня теперь зашпыняет. Афанасьев любил и умел нудить, делал это со вкусом. В воображении соткался образ гигантского консервного ножа, что повиснет надо мной дамокловым мечом до конца службы.

Через несколько месяцев в ответ на вопрос Афанасьева, почему руки в карманах, я скажу: да у меня там это, товарищ майор… Ну, это… Прямо неудобно показывать… И вытащу из карманов два кукиша. Понятие «фига в кармане» тогда было общеизвестным. Дивизион согнется от хохота, майор понимающе усмехнется в усы. Но это случится позже, много позже. А пока надо было проявлять сержантскую смекалку.

Передо мной сидел грустный Косяк. Он хотел есть. И он был механиком-водителем. Как «мехи» открывают консервы? Давят их десантным люком? Наезжают гусеницей на край банки?

– Пассатижи, – вспомнил я. – У тебя должны быть пассатижи. Где они?

Косяк нахмурился.

Я взялся двумя пальцами за бортик банки. Показал, как ломаю и скручиваю на отрыв.

– С тонкими губками! – воскликнул Косяк и вскочил.

– Ну-ну, – хмыкнул Афанасьев. Я расценил интонацию майора как высокомерно-недоверчивую.

Капитан Дима Пикулин безучастно сидел на столе, держа перед собой банку паштета. Ни дать, ни взять принц Гамлет с черепом бедного Йорика. Сейчас как скажет…