Оруэлл - [94]

.

Писатель получил немало писем, причем не только от единомышленников, но и от тех, кто был вне политики. Герберт Рид, известный поэт, критик и философ, один из ранних сторонников экзистенциализма, писал, что книга Оруэлла глубоко его тронула^{417}. Особенно теплым был отклик германского социолога и историка Франца Боркенау, чьи книги рецензировал Оруэлл: «Для меня Ваша книга является новым подтверждением того, что независимо от политических убеждений можно абсолютно честно обращаться с фактами»^{418}.

Некоторые авторы, например Раймонд Вильямс, считают книгу «Памяти Каталонии», сочетавшую наблюдения с полемикой и анализом, наиболее важной работой Джорджа Оруэлла^{419}. С этим трудно согласиться, имея в виду будущие творения писателя. Но если рассматривать только оруэлловскую публицистику, то позиция Вильямса имеет под собой основание. В любом случае «Памяти Каталонии», безусловно, является выдающимся произведением своеобразного жанра, сочетающим яркие, живые наблюдения очевидца, блестящие образы отдельных людей и целых групп, воспоминания о недавно происшедших событиях, острую критику взглядов, которые автор считал не просто ошибочными, но и глубоко порочными и опасными, тонкий анализ расстановки сил в республиканском лагере на фоне внешнеполитической ситуации — действий правительств европейских стран и СССР, пытавшихся использовать испанское кровопролитие в собственных геополитических интересах.

В наши дни книга «Памяти Каталонии» рассматривается подавляющим большинством литературоведов и историков как произведение, написанное прежде всего автором честным, не скрывавшим своих политических предпочтений и в то же время прилагавшим все силы, чтобы описать подлинную картину развертывавшейся трагедии. В период, когда именно левые либералы и антифашистски настроенные деятели, включая всемирно известных мастеров культуры, руководствовались политическими соображениями, Оруэлл шел против течения, ставил свои принципы выше политики. В противовес Бернарду Шоу или Лиону Фейхтвангеру он считал, что для Сталина, Диаса и Ибаррури гражданская война и Народный фронт в Испании являлись лишь средствами в общеевропейской политической игре.

Конечно, в книге было немало субъективных оценок. Пожалуй, главной из них можно считать резкое противопоставление испанской гражданской войны и революции: «То, что произошло в Испании, было не просто вспышкой гражданской войны, а началом революции. Именно этот факт антифашистская печать за пределами Испании старалась затушевать любой ценой. Положение в Испании изображалось как борьба “фашизма против демократии”, революционный характер испанских событий тщательно скрывался. В Англии, где пресса более централизована, а общественное мнение обмануть легче, чем где бы то ни было, в ходу были лишь две версии испанской войны: распространяемая правыми — о борьбе христианских патриотов с кровожадными большевиками, и левая версия — о джентльменах-республиканцах, подавляющих военный мятеж. Суть событий удалось скрыть».

Не всегда справедливыми были упреки в адрес центрального испанского правительства, у которого, очевидно, имелись основания тормозить «социалистические» преобразования, в частности попытки коллективизации на селе. Сам Оруэлл не так уж энергично поддерживал утопические попытки левых радикалов, но его симпатии были на их стороне, тогда как возглавлявшего правительство Ларго Кабальеро, левого лидера Социалистической рабочей партии, и тем более сменившего его на посту премьера социалиста-центриста Хуана Негрина он называл врагами революции. При этом Оруэлл не вполне обоснованно считал Коммунистическую партию главной политической силой, стоявшей за спиной Кабальеро или Негрина.

Писатель не всегда справедливо противопоставлял «буржуазные» политические силы и стоявший за ними «капитал» пролетариату, явно симпатизируя последнему, хотя и не идеализируя его (в книге немало страниц, показывающих эгоистические настроения, необразованность, неопрятность и другие отталкивающие черты многих рабочих). Вот небольшой фрагмент в самом начале книги: «Многое из того, что я видел, было мне непонятно и кое в чем даже не нравилось, но я сразу же понял, что за это стоит бороться. Я верил также в соответствие между внешним видом и внутренней сутью вещей, верил, что нахожусь в рабочем государстве, из которого бежали все буржуа, а оставшиеся были уничтожены или перешли на сторону рабочих».

В тесной связи с оруэлловской оценкой классов находились и его несколько трансформировавшиеся, но не претерпевшие существенных изменений представления о социализме. Писатель видел в нем общество всеобщего равенства, пренебрегая тем, что люди по своей природе не могут быть равны. Вот как виделась писателю социалистическая идея, в данном случае неразрывно связанная с его испанским опытом:

«Идея равенства — вот что привлекает рядовых людей в социализме, именно за нее они готовы рисковать своей шкурой. Вот в чем “мистика” социализма. Для подавляющего большинства людей социализм означает бесклассовое общество. Без него нет социализма. Вот почему так ценны были для меня те несколько месяцев, что я прослужил в рядах ополчения. Испанское ополчение, пока оно существовало, было ячейкой бесклассового общества. В этом коллективе, где никто не стремился занять место получше, где всего всегда не хватало, но не было ни привилегированных, ни лизоблюдов, возможно, было предвкушение того, чем могли бы стать первые этапы социалистического общества. И в результате, вместо того чтобы разочаровать, социализм по-настоящему привлек меня. Теперь гораздо сильнее, чем раньше, мне хочется увидеть торжество социализма. Возможно, это частично объясняется тем, что я имел счастье оказаться среди испанцев, чья врожденная честность и никогда не исчезающий налет анархизма могут сделать приемлемыми даже начальные стадии социализма».