Оруэлл - [12]

.

Восьмилетний Эрик с первых дней пребывания в школе учился эзопову языку, ибо знал, что его письмо перед отправкой прочитают взрослые. Из письма следовало, что хорошо в школе только утром, в постели, до начала учебного дня. Тем не менее цензор себя выдал: в одном из слов была исправлена грамматическая ошибка.

Как видим, отнюдь не позитивные эмоции были у ребенка с первых дней пребывания в школе Святого Киприана. Однако в действительности его положение и успехи были несравненно лучше, чем он представлял их себе тогда и описывал позже. О том, что годы, проведенные в приготовительной школе, при всем однообразии, тяготах, наказаниях, в том числе физических, не были таким «страшным кошмаром», свидетельствовали и последующие его письма матери, которые проанализировал первый биограф Оруэлла Бернард Крик: «В них нельзя встретить никаких свидетельств о бедах. Ребенок, который находился бы в состоянии постоянного ужаса, писал бы короче и более осторожными словами и фразами, не был бы таким разговорчивым и спонтанным»^{60}.

Мы, однако, полагаем, что суждение Крика не вполне справедливо. Письма обычно были краткими и носили самый общий характер. «Свидетельств о бедах» в них нельзя найти, так как эта тема в переписке с родными была запрещена. Некоторые из писем завершались обычными детскими рисунками. Например, в письме от 17 марта 1912 года красовалось нечто вроде военного корабля с британским флагом^{61}.

Рисунки девятилетнего Эрика Блэра в письмах родным из школы Святого Киприана. 1912 г.

Во всяком случае, первые впечатления о невыносимой физической боли, которую причиняет сильный слабому, об испытываемом при этом унижении, о необходимости в некоторых случаях скрывать свои мысли, быть осторожным в высказывании собственных суждений Эрик Блэр получил в приготовительной школе. Другой вопрос, что страх не стал его постоянной привычкой, что он научился его преодолевать, как и сохранять независимость суждений. Так или иначе, но в сознании ребенка откладывались всё новые впечатления, которые потом окажут определенное влияние на творчество писателя Оруэлла.

В школе Эрик сдружился с упоминавшимся уже Сирилом Коннолли, который позже стал известным писателем и издателем журнала «Хорайзен» («Горизонт»), в котором будут со временем публиковаться очерки Оруэлла. Пока же на конкурсе по историческим дисциплинам Эрик завоевал вторую премию, причем его работу высоко оценил привлеченный администрацией внешний «судья». В результате наш герой, так беспощадно и жалостливо описывавший годы в приготовительной школе, заработал стипендию, которая позволяла ему поступить на полное содержание в одну из привилегированных средних школ — Веллингтон, а может быть, даже в Итон.

Сам Эрик не выглядел в глазах окружающих столь несчастным, каким представлял себя позже. Сохранилось несколько фотографий, в частности в публичной библиотеке города Истборна, куда они были переданы бывшими учениками школы Святого Киприана. На одной из них запечатлена большая группа учеников и учителей. И Эрик, стоящий во втором ряду, и его соученики выглядят весьма бодрыми и жизнерадостными. Ничто не свидетельствует о той ужасной атмосфере, которая описана поздним Оруэллом. На другом фото можно увидеть помещения школы, заполненные бойкими детьми, а не теми бледными, страдающими созданиями, какими школьники представлены в воспоминаниях Оруэлла^{62}. Так что истина о первых школьных годах Эрика Блэра находилась где-то посередине между его воспоминаниями и свидетельствами других учеников и сохранившихся документов.

У Эрика даже появилась подружка, с которой он охотно общался — правда только на каникулах. Джасинта Баддиком была старше Эрика на два года. Познакомились они летом 1914-го в местечке Шиплейк, графство Беркшир, где Джасинта отдыхала с родителями и двумя братьями, а Эрик — с мамой и сестрами. Знакомство произошло не совсем обычно. Джасинта вышла на задний двор возле своего дома и увидела, что прямо за забором стоит на голове мальчик. «Зачем ты это делаешь?» — «Можно увидеть намного больше, если стоишь на голове!»^{63} На самом же деле Эрик, увидев девочку, которая привлекла его внимание, придумал трюк, чтобы познакомиться.

Джасинта и Эрик стали встречаться, обсуждать поэзию и даже строить планы на будущее. Через много лет Д. Баддиком, ставшая поэтом и художником, будет вспоминать, что Эрик делился с ней мечтой когда-нибудь написать роман, подобный фантазиям Герберта Уэллса. Он был сдержанным и несколько застенчивым, но не чувствовал себя несчастным мальчиком, образ которого, как позже пытался создать, писала Джасинта^{64}. И каникулы, и общение с новой знакомой способствовали более оптимистичному настрою будущего Оруэлла.

Джасинта и Эрик рассказывали друг другу «страшные истории» о духах, добрых и злых. Как-то Эрик сообщил подруге, что, по его подсчетам, не меньше половины населения их городка составляют духи. «Их нельзя отличить от людей, потому что они точно так же передвигаются», — убеждал ее Эрик. Образы, которые формировались в его сознании, были обычно страшными или, по крайней мере, отрицательными. Такой стиль мышления сохранился и позже. Знакомые не раз отмечали у Эрика Блэра нечто садистское или даже мазохистское. Во время игр в прятки по вечерам Эрик дразнил Джасинту: «Ты же не можешь точно знать, что это я. В этом углу совсем темно, и вместо меня может оказаться какая-то тень»