Орудия в чехлах - [5]
Покуривая самокрутку, начинённую табаком с очень тонкими приятными ароматическими примесями — неароматного табака Курбатов не признавал, — капитан третьего ранга похаживал по мостику, то останавливаясь у правого края козырька, прикрывавшего мостик спереди, то у левого, то на минуту заходил к штурману, хозяйство которого располагалось позади мостика.
— Сколько на румбе? — спросил он через переговорную трубу в ходовую рубку.
Старшина рулевых, сейчас сам стоявший вахту, ответил:
— На румбе сто семьдесят семь.
Корабль шёл почти на юг, шёл курсом, как принято говорить, заданным.
Тёплая, душноватая ночь опустилась над морем. Вода и небо слились. И казалось, что впереди, сразу перед форштевнем судна, разверзлась беспредельная, нескончаемая, без проблеска света, без тени пустота. И в этой пустоте висели лишь звезды, крупные, яркие.
Иван Ковалёв, старшина первой статьи, державший в руках рулевой штурвал, не видел всей звёздной россыпи. Неширокие прорези ходовой рубки, от которых приходилось стоять далеко, ограничивали поле видимости. В передней прорези — полубак, освещённый неяркой лампочкой, висевшей на фок-мачте. А справа и слева — стена темноты, непробиваемая и непроницаемая, как сами морские глубины. Лишь несколько звёздочек, висевших над линией горизонта, иногда привлекали его взгляд, но затем ему снова приходилось возвращаться глазами к картушке компаса.
На румбе — сто семьдесят семь. Но вот деление начинает отклоняться от стрелки. Медленно, плавно оно уходит в сторону. Глаза караулят самую малейшую дрожь компаса, передают рукам предостережение, и ладони рулевого, чуть нажав на штурвал, поворачивают его, деление поползло назад, под стрелку. Встало, но снова пытается уйти в сторону, и снова руки сами уже ведут штурвал, предупреждая малейшее отклонение от курса. Всю вахту ведёт рулевой незаметную для посторонних глаз борьбу с кораблём. Корабль, как лошадь, если ту пустить без дороги, всё время рвётся куда-нибудь с курса. И, как лошади, корабли есть послушные и непослушные. «Ратник» — особенно непослушное судно. Оно не рыскает как какое-нибудь из тех, что неглубоко сидят в воде, но у него всегда есть желание валиться на левый борт.
Иван знал нрав своего корабля, знал так же хорошо, как знает хозяин все повадки и причуды уже состарившегося у него на глазах доброго коня.
Работают руки, заняты глаза, но голова свободна. И нет, пожалуй, других минут, как минуты ночных вахт, когда бы так легко мечталось. Посматривая на картушку компаса или устремив взгляд в тёмные, как сама пустота, морские просторы, о чём только не передумаешь, чего только не вспомнишь!
«Вот и отслужил. Все ждал: когда? Дождался. А тут ещё поход, месяц-два пройдёт. К уборочной не успею. Плохо. Развернулся бы. Ох, и развернулся бы! Кое-кого за пояс бы заткнул. Они там, черти, разбогатели. У каждого, кто на комбайне, пишут, — мотоцикл. Тоже заведу. Какой лучше? Гоночный не надо. Гоночный — это по асфальтам. Я ижевский возьму, тяжёлый.
Нет, с мотоциклом пока придётся погодить. Домишко надо подправить. Крышу перекрыть обязательно. Шифером бы неплохо. Интересно, легко у нас достать шифер или… Ну, тогда тёсом. А если кровельное железо… На румбе — сто семьдесят семь.
Корову ещё заводить срочно надо. Зачем мама корову продала? Ну ей, конечно, управляться со всем трудно было. Но теперь Фрося… Хорошая у меня Фрося…
Дурак! — рассердился вдруг Иван, вспомнив брата. — И когда такой вырос? Ишь ты, интеллигент, белая косточка! Брякнул как: доярку свою прячешь. Доярку! А мать у тебя кто? Принцесса? Всю жизнь на свекольном поле… Вся жизнь со свёклой… А ты, олух, на её деньги выучился. Доярка!»
— Справа по корме ходовые огни! — услышал он голос сигнальщика, который обязан докладывать командиру обо всём, что замечают глаза на воде, на суше, в воздухе.
Жизнь моря отличается от жизни на суше большею постоянностью. Земля днём оживлённее, ночью она спит, и движение поездов, пароходов, самолётов, шум не прекращающих работу заводов и фабрик — даже все это кажется относительным спокойствием в сравнении с гомоном трудового дня. На море не то. Корабли идут своими дорогами, когда светит солнце, и когда оно садится, уступая место мраку ночи, корабли все равно идут.
На «Ратнике» никто не удивился, услышав возглас сигнальщика:
— Справа по корме огни!
Но сигнальщик сразу же выкрикнул:
— Ещё огни! Ещё!.. Справа по корме колонна судов! — Сразу поправился: — Справа по корме четыре корабля!..
Это был молодой сигнальщик, очень исполнительный и точный. Очень исполнительный и очень точный именно потому, что он ещё только начинал служить, и постоянное опасение ошибиться, сделать что-то не так, как надо, жило в душе молодого матроса и делало его особенно исполнительным, до крайности точным.
Над головой по мостику гулко прозвучали шаги; Иван понял, что командир корабля и с ним штурман прошли к правому борту, остановились.
— Нагоняют, — сказал штурман. — Кажется, военные.
С мостика в ходовую рубку вели переговорные трубы. И когда вверху они не были закрыты пробками, рулевой у штурвала ясно слышал, о чём там говорят. И особенно хорошо в тишине и безмолвии такой ночи, какой была сегодняшняя.
Подводники… О людях этой романтической профессии написано очень немного. Служба на подводном корабле трудна, сопряжена с опасностями. Подводники чем-то сродни космонавтам: они всегда идут через неизведанное, незнаемое. Об одном из сложных, нелегких походов, полном неожиданностей, проверяющем волю и выдержку каждого члена экипажа подводной лодки, рассказывает повесть «По маршруту 26-й».
В документальной повести рассказывается об изобретателе Борисе Михалине и других создателях малогабаритной радиостанции «Север». В начале войны такая радиостанция существовала только в нашей стране. Она сыграла большую роль в передаче ценнейших разведывательных данных из-за линии фронта, верно служила партизанам для связи с Большой землей.В повести говорится также о подвиге рабочих, инженеров и техников Ленинграда, наладивших массовое производство «Севера» в тяжелейших условиях блокады; о работе советских разведчиков и партизан с этой радиостанцией; о послевоенной судьбе изобретателя и его товарищей.
Труд В. П. Артемьева — «1-ая Дивизия РОА» является первым подробным описанием эпопеи 1-ой Дивизии. Учитывая факт, что большинство оставшегося в живых рядового и офицерского состава 1-ой Дивизии попало в руки советских военных частей и, впоследствии, было выдано в Особые Лагеря МВД, — чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно, в настоящее время восстановить все точные факты происшествий в последние дни существования 1-ой Дивизии. На основании свидетельств нескольких, находящихся з эмиграции, офицеров 1ой Дивизии РОА, а также и некоторых архивных документов, Издательство СБОРН считает, что труд В.
Когда авторов этой книги отправили на Восточный фронт, они были абсолютно уверены в скорой победе Третьего Рейха. Убежденные нацисты, воспитанники Гитлерюгенда, они не сомневались в «военном гении фюрера» и собственном интеллектуальном превосходстве над «низшими расами». Они верили в выдающиеся умственные способности своих командиров, разумность и продуманность стратегии Вермахта…Чудовищная реальность войны перевернула все их представления, разрушила все иллюзии и едва не свела с ума. Молодые солдаты с головой окунулись в кровавое Wahnsinn (безумие) Восточного фронта: бешеная ярость боев, сумасшедшая жестокость сослуживцев, больше похожая на буйное помешательство, истерическая храбрость и свойственная лишь душевнобольным нечувствительность к боли, одержимость навязчивым нацистским бредом, всеобщее помрачение ума… Посреди этой бойни, этой эпидемии фронтового бешенства чудом было не только выжить, но и сохранить душевное здоровье…Авторам данной книги не довелось встретиться на передовой: один был пехотинцем, другой артиллеристом, одного война мотала от северо-западного фронта до Польши, другому пришлось пройти через Курскую дугу, ад под Черкассами и Минский котел, — объединяет их лишь одно: общее восприятие войны как кровавого безумия, в которое они оказались вовлечены по воле их бесноватого фюрера…
Ричмонд Чэпмен — обычный солдат Второй мировой, и в то же время судьба его уникальна. Литератор и романтик, он добровольцем идет в армию и оказывается в Северной Африке в числе английских коммандос, задачей которых являются тайные операции в тылу врага. Рейды через пески и выжженные зноем горы без связи, иногда без воды, почти без боеприпасов и продовольствия… там выжить — уже подвиг. Однако Чэп и его боевые товарищи не только выживают, но и уничтожают склады и аэродромы немцев, нанося им ощутимые потери.
Новая книга пермского писателя-фронтовика продолжает тему Великой Отечественной войны, представленную в его творчестве романами «Школа победителей», «Вперед, гвардия!», «Костры партизанские» и др. Рядовые участники войны, их подвиги, беды и радости в центре внимания автора.
8 сентября 1943 года, правительство Бадольо, сменившее свергнутое фашистское правительство, подписало акт безоговорочной капитуляции Италии перед союзными силами. Командование немецкого гарнизона острова отдало тогда дивизии «Аккуи», размещенной на Кефаллинии, приказ сложить оружие и сдаться в плен. Однако солдаты и офицеры дивизии «Аккуи», несмотря на мучительные сомнения и медлительность своего командования, оказали немцам вооруженное сопротивление, зная при этом наперед, что противник, имея превосходство в авиации, в конце концов сломит их сопротивление.