Орнитоптера Ротшильда - [69]
Систематика! Что за тайное очарование скрыто в тебе, и зачем так старательно я вписывал в тетради, что семейство парусниковые делится на 3 подсемейства: барониевые, аполлоновые и собственно парусники? Зачем я так тщательно усваивал, что каждое из них делится на трибы — объединения родов, например, аполлоновые, или парнасцевые (аполлоны), и зеринтиевые. А подсемейство собственно-парусниковые на 3 трибы: лептоцирцины, папилио и тройдесовые. А дальше надо было знать и довольно четко каждый род. количество видов в нем. И какие это виды! Я словно бы становился богаче. «Я знаю теперь всех парусников мира!» — горделиво красовалось в душе великое заблуждение. Знать всех парусников мог только Господь-бог, творивший их со всеми формами-вариантами, да еще разве что человек-фанатик, с младенчества посвятивший себя этим бабочкам. А есть ли такие? «Есть многое на свете, друг Горацио…»
Но я благодарен Монро и тем, кто мне его дал. Ориентироваться в мире парусников мне стало гораздо легче. Но теперь встал очень четкий вопрос: «Где повидать их всех? Повидать воочию?» Пересмотрев все свои книги по тропикам и животным, а их, книг, немало, я мог составить зримое представление примерно о сотне видов. Остальные неизвестны.
Может быть, посетить музей? Мысль не раз приходившая и не раз отвергавшаяся.
Дело в том, что я посещал музей, и еще двадцать лет назад там была одна-единственная плохонькая коробка «Тропические бабочки», кое-как реставрированная доброхотом-краеведом, и несколько лучшая коробка — «Жуки». Я помнил, что произвела на меня впечатление только одна голубая бабочка, видимо, морфо, как величественное произведение Ювелира-природы, а все остальное под стеклом требовало вмешательства того же Ювелира. Идти в музей было незачем.
Но судьба была благосклонна ко мне в период поисков, как говорят на телевидении и в кино — видеоряда. Я зашел в книжный магазин и заметил там довольно странное издание — Каталоги Киевского музея Академии наук. В числе их был Зоологический каталог, открыв который, я увидел заснятую в цвете коллекцию парусников. Там было не менее ста видов прекрасных тропических бабочек, жаль только, уменьшенных в размере, так что разобрать видовые подписи на этикетках было не везде возможно. Я купил каталог и опять пришел домой в состоянии восторга. Еще бы! Целых сто двадцать видов парусников! По крайней мере, шестую или пятую часть списка я мог теперь ясно представить. Я наконец увидел, кто такие орнитоптеры, тройдесы, атрофанеуры, графиумы, трогоноптеры, баттусы, дабазы, тейнопалпусы, зеринтии, аполлоны, лептоцирцины. Все это разные роды семейства папилио. Коллекция, как я понял, была у киевлян давняя, может быть, дореволюционная. Такую, думалось, ныне никак не собрать и ни за какие деньги — ведь в ней были даже Орнитоптера Виктория (самец и самка!) и Орнитоптера Ротшильда.
Ряд бабочек я не мог определить. Надписи не читались. И тогда я послал в этот Киевский музей письмо, которое мог написать лишь фанатик. Я попросил прислать мне обозначения всех бабочек, сфотографированных в каталоге на цветной таблице. К моему удивлению, ответ пришел. Сотрудница отдела благодарила за отзыв о каталоге и любезно прилагала список видов, оформленный чьей-то, явно ученической, рукой.
Что ж, спасибо. Огромноё спасибо, уважаемая сотрудница Киевского музея Академии Наук. Вы даже подтвердили, что коллекция тропических бабочек, заснятая в каталоге, была привезена в Россию профессором Караваевым «более 90 (!) лет назад». Караваев — основатель музея, и для сбора бабочек выезжал за границу. (Все это при «ужасающем царском режиме».) Сообщала сотрудница, что в музее хранится около 20000 тропических бабочек. Самая крупная коллекция в Советском Союзе! Стороной я узнал, что фондам музея досталась и еще одна коллекция фанатика-собирателя. Он собрал несколько тысяч экземпляров, сам занимаясь сбором бабочек (отечественных) для магазинов «Наглядных пособий». Может быть, именно от него вошли в мою «научную» коллекцию парусник подалирий, переливница ивовая и переливница Шренка. Коллекционер менял тропические виды на отечественные и собрал таким способом крупнейшую коллекцию. Он тратил, как говорили знавшие его, на бабочек последний грош. Ходил чуть ли не оборванцем. Конец коллекционера был печален и почти выдуман — он подскользнулся на арбузной корке, упал, сломал позвоночник и умер. Коллекция же оказалась в музее.
