Орнитоптера Ротшильда - [67]

Рассел умолк и начал поправлять поленья в камине. В гостиную подали старый коньяк, сыр, ликеры и кофе.

— Друзья мои, — сказал Свенсон, принимая с подноса кофе. — Ведь вы позволите считать вас моими друзьями? Натуралист счастлив, забираясь в немыслимые дали и делая замечательные открытия. Но все-таки, все-таки он больше всего счастлив, когда возвращается домой. Это и есть главное счастье. Недаром одна восточная пословица гласит: пуститься в путь — наша воля, а вот вернуться — воля Божья!

И мы согласились со Свенсоном, попивая кофе в уютной гостиной моего друга. Только дома ждет человека истинное счастье.

ВОСПОМИНАНИЕ СЕДЬМОЕ: тропические бабочки

Лет семь назад я приехал в Москву и по обычной своей привычке прямо из аэропорта Домодедово отправился на известный всей Москве птичий рынок, который иногда и, по-моему, не для москвичей именуют еще Калитниковский. Особенность ли это России или царицы-глупости, но так часто у нас все простое делают сложным вместо того, чтоб сложное делать простым. Был, например, в моем детстве лечивший от всех болезней аспирин, — стала теперь «ацетилсалициловая КИСЛОТА». Вот из-за смены названия и лечит теперь хуже. Какая-то «ацетиловая», еще и «салициловая», и кислота к тому же. Был обыкновенный «марганец», стал «перманганат калия»? Вот и думай. Спросите коренного москвича: «Как проехать на Калитниковский рынок?» Пожмет плечами. — «А на «птичий»? — «Так бы и сказали!» И охотно тотчас расскажет, где надо сесть на метро, доехать до Таганки, а там, выстояв долгую очередь на маршрутное такси, до самого, может быть, странного места в Москве, напоминающего типичную толкучку-барахолку, и рынок, и вертеп, и Ноев ковчег одновременно. Господи-боже! Что творится тут в субботний-воскресный день! Лай собак. Писк котят. Кукареканье петухов. Стукотня-свиристенье канареек, чавканье попугайчиков. Возгласы продавцов: «Голубчика, голубчика кому?», «Трубочник, трубочник! Выдержанный!», «Малинка мелкая. Малинка!», «Лучший витаминный корм для всех рыб!», «Водоросли, пожалуйста!»

И на прилавках, в людской толчее: Коряги вываренные. Песок аквариумный. Кактусы. Раковины. Окаменелости. (Где их только берут?!) Камни шлифованные и необработанные. То бишь — ми-не-ра-лы! Черепахи. Ящерицы. Ужи. Полозы. Лягушки квакши и жерлянки. И рыбки, рыбки, рыбки. Всех размеров, форм, расцветок. Голубые, синие, желтые, красные, черные, полосатые, крапчатые. Особо крабы. Пресноводная креветка похожая на плавающего таракана. И самые тараканы. Огромный кубинский, напоминает жука-плавунца. Сидит неподвижно. Один уже ест другого. Или так они спариваются по своим тараканьим законам? «Индийский поющий сверчок». Сидит в клеточке что-то черное, полосатое, страшное. «Мадагаскарский поющий таракан». Вроде большого кузнечика. (Возгласы проходящих, главным образом, женщин: «Вот погань-то! Еще и поет!», «Нехватало еще их, поющих!», «Да. Паеду вот летам в степь. Нлавлю сранчи. Буду прда-вать па питерке! Х-ха-ха».) «Рыбки кому? Рыбки! Вместе с банкой. Всего — рубль. Улиточек, пожалуйста…» Продавцы тут интереснее товара. Такая коллекция типов. И Чехов, помнится, Антон Павлович, не брезговал, описал такой рынок, тогда он был на Трубной. «На Трубе». Типы замечательные. И Дуремара тут, продавца лечебных пиявок, встретишь, прямо с сачком и с банками, и Карабаса — только торгует Карабас водорослями, и с ним в помощь этакая бойкая бесстыже раскрашенная толстуха, один глаз на товаре, другой успевает подмигивать. Есть дохловатого вида, изношенный без предела мужчина — знаток, не вынимающий изо рта сигарету. Есть и пропитый, прокуренный, просушенный лагерями и пересылками, в синих наколках некто, продает что-то ворованное для аквариумов. Сипит: «Бери, Иван, с военного завода… Все крепкое».

Словом, по своей коллекционерской привычке находил я тут бездну новостей и удовольствий, ну, разве пройдешь мимо человека, по виду — доктор наук, кандидат как минимум. Академическая бородка (еще бы шапочку академическую, да молод пока), взгляд познавшего высшие истины. Продает кактусы. Четкая, хорошо обозначенная цена. На вопросы возможного покупателя отвечает с досадой, оторвавшись от чтения (читает едва ли не Канта, не Фихте-Гегеля «Критику чистого разума»): «Там все написано!» И снова в чтение, подняв умную бровь. Вот тэк-с!

Так, разглядывая товар, продавцов и покупателей, наткнулся я однажды на вовсе нежданное. Невысокий человек с умными, в иронию даже, глазами продавал в коробке под стеклом бабочку. Бабочка была невероятная: яркая, отливающая по черному бархатистому фону золотом и серебром. Узкие полоски. Хвостики на задних особо ярко расписанных крыльях. «ТРОПИЧЕСКАЯ!» — ахнул, догадался я. И тотчас спросил: «Сколько?» Бабочку эту я выторговал за десятку (стоила двенадцать, и я сперва не взял, но, одумавшись, поспешил исправить ошибку. Сколько раз было так: пожалеешь лишнюю рублевку, а потом скребет досада. Надо было купить. Надо было.) Ушел с рынка счастливый. Теперь у меня была настоящая тропическая бабочка! С какой предосторожностью вез ее домой! Как воевал, чтоб не сдать в самолетный багаж (дипломат мой был тяжелее какой-то дурацкой нормы: 5 кг!). И все-таки привез бабочку целой. С чувством триумфатора явил домашним.