Орнитоптер - [2]

Перед нами оказалась овальная полянка, крепко стиснутая высокими узкоствольными соснами. Трава на поляне была сочной и сильной, но самые верхушки травинок поблекли и пожелтели. Наверное, солнце нещадно сжигало их, не защищенных деревьями.

Но все это запечатлелось автоматически и отчетливо вспомнилось потом. А сам я, как вкопанный, стоял у края овала и во все глаза глядел на два распластавшихся поверх травы предмета, похожих на огромный полураскрытый веер или непогашенный парашют.

А на веер это было и вправду похоже, но еще больше - на крылья гигантской доисторической птицы, какого-нибудь птеродактиля, о котором писал Конан Дойль. Непонятно, как мне сразу не пришло в голову такое сравнение.

Итак, я стоял, как вкопанный, замерев, зная, что это и есть те самое чудо, предчувствие которого подняло меня утром с постели, повело в лес, столкнуло с таинственным мальчиком со странными знаками на теле.

- Ну, что же ты? - сказал он удивленно, взял меня за руку и почти силой повел вперед.

Мы переступили край травяного овала и сделали несколько шагов. Я и сейчас слышу, как шуршала трава, приминаемая и раздвигаемая моими кедами и его плетеными сандалиями.

Мы бок о бок вплотную подошли к загадочному предмету, и только тут я увидел, что не веер это и тем более не парашют, а крылья, сделанные из перьев. Оба крыла были связаны между собой узкой лямкой. Еще две лямки, подлиннее, были вплетены в основание каждого крыла.

- Что это? - одними губами спросил я, будто боялся спугнуть птицу после утомительного перелета.

- Орнитоптер, - ответил он.

Я изумленно посмотрел на него, не понимая значения слова. Он услышал мой беззвучный вопрос и тихо, но внятно пояснил:

- Птицелет. На нем можно летать без мотора, как птица.

Я продолжал изумленно смотреть на него, как будто это был пришелец из далекого прошлого. А может быть, из будущего?

- И давно ты занимаешься этим... - я никак не мог выдавить из себя нужное слово, - ...ле-та-ешь, - наконец проговорил я с запинкой.

Он рассмеялся. Звонко, заразительно - так, что мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

- Это не так трудно, - прервал он свой смех.

- Что?

- Летать без мотора. Главное - сохранять равновесие в воздухе. Тогда можно долго держаться. Столько, сколько нужно.

- А ты можешь?

- Теперь - да.

- Теперь, - как эхо, отозвался я.

- Раньше ничего не получалось. Пролетал метров сто, не больше. Однажды чуть не разбился...

- А теперь? - поспешно повторил я, потому что вдруг испугался за него. Мне показалось: если он расскажет о том полете, это как бы снова повторится.

Он не ответил. Наклонился, сорвал листок клевера, пробившегося сквозь траву, и поднял над головой.

- Смотри, - сказал он и отпустил лист.

Полянка была, как стеной, ограждена от ветра высокими соснами. Но листок, падая, заметался, забился над травой, рванулся из стороны в сторону, подталкиваемый невидимой силой, и наконец замер, упав в траву.

- Мечется будто необъезженная лошадь, - сказал мальчик, вспоминая что-то свое. - Но я научился управлять...

- Все равно долго не продержишься. Есть такой закон, - сказал я.

- Закон?

- Да, - подтвердил я. - Закон земного притяжения.

- Я не знаю никакого закона, - сказал он, вдруг задумавшись. - Все равно, - он тряхнул головой. - Летать можно долго. Пока не устанешь.

Мой недоверчивый взгляд на секунду прервал его речь. Он не обиделся и терпеливо объяснил:

- Я уже летал. Долго... Как птица, - повторил он любимое сравнение.

Нельзя было не поверить ему. Я кивнул, но он продолжал:

- Воздух сам держит над землей, а когда начинаешь снижаться, нужна сила. Крыльями отталкиваешься от воздуха, а потом отдыхаешь, сохраняя равновесие. Ты увидишь...

Но тут прозвучал горн. Из лагеря. Он звучал отрывисто и задорно и, казалось, совсем близко. Наверное, так оно и было. ТА-ТА, ТА-ТА, ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА.

Я сразу представил себе лагерного горниста Леньку Коршунова, его вихрастую голову, по-модному обросшую волосами. Он трубил, запрокинув лицо и чуть зажмурившись, и солнце плавало в распахнутой раковине горна. И все вокруг показалось таким хрупким, незащищенным, будто вот-вот исчезнет.

- Это меня, - сказал я, поймав взгляд мальчика. - Но я не хочу...

Я замолчал, не зная, как объяснить. В лагере оставался мой друг, Валька Коновалов, и все ребята, но я хотел показать мальчику свою дружбу и то, что хочу остаться здесь, с ним.

Он все понял и отрицательно покачал головой:

- Нужно быть там, где тебя ждут.

Я продолжал молчать, и, наверное, поэтому он повторил:

- Если ждут, значит, ты нужен.

- Ты улетишь?

- Не сейчас... после... Приходи, когда начнет темнеть.

Он поспешно отвернулся и склонился над орнитоптером. Я постоял еще немного, потом пересек овальную поляну и побежал по узенькой тропинке с чуть примятой травой назад, в лагерь.

То, что я делал в этот день в лагере, начисто исчезло из памяти. Осталось только воспоминание о суетливой поспешности, будто от того, что делаешь все быстро-быстро, можно подогнать время. Оно тянулось, как разогретая на солнце смола, и каждая новая минута цепко прилипала к предыдущей и отталкивала следующую.