Орлята - [24]

— Юнга, подъем, — слышит он совсем над ухом и не может понять, кому принадлежит этот голос.

Алька так и просыпается — с улыбкой. Перед рундучком стоит матрос Алексей Куликов. Это он показывал Альке весь корабль «от киля до клотика», а потом привел его в кубрик — так называется жилое помещение для матросов, — подвел к рундуку и сказал:

— Здесь спать будешь. Ясно?

— Ясно, — мотнул Алька головой.

— Комсомолец?

— Нет еще, — смутился Алька. — Пионер.

— А чего ты смущаешься? — устыдил его Куликов. — Пионер — всем ребятам пример. Так, что ли? Значит, придется тебе быть образцовым юнгой на нашем корабле. Ясно?

— Ясно, товарищ гвардии матрос, — ответил Алька, вытягивая руки по швам.

— Хорошо, юнга, хорошо, — заулыбался Куликов, оценив Алькину выправку; и Алька подумал, что с ним он подружится. Ведь Куликов почти такой же молодой. Ну, года на четыре старше. А с виду совсем как старшеклассник из 288-й школы в Ленинграде, где Алька учился до войны.

И вот теперь Алеша Куликов стоял перед Алькиным рундуком, а юнга вытаращил на него глаза и от удивления не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Вчерашний матрос Куликов в серой брезентовой робе, конечно, отличался от сегодняшнего — в синей форменке и черных брюках с тщательно отглаженным рубчиком. Но не это поразило Альку. На груди у Куликова на маленькой алой планочке висела золотая звездочка Героя, а рядом на большой, тоже алой планке — орден Ленина.

— Герой! — прошептал Алька еле слышно и с испугом подумал, что, должно быть, он еще спит, потому и мерещится всякое.

— Ну, что глаза вытаращил, будто иллюминаторы? — потерял терпение Куликов. — Вставай!

Алька совсем запутался, где сон, а где явь, зажмурился и робко спросил Куликова:

— А вы — во сне или не во сне? И это тоже? — показал он, открыв глаза, на Золотую Звезду и орден.

Куликов расхохотался, да так громко и весело, что стало ясно: не во сне, конечно.

— Ну и здоров же ты спать, юнга, — проговорил Куликов сквозь смех. — И на подъем тяжел. Стотонным краном от подушки не оторвешь. — Потом вдруг стал сразу серьезным и скомандовал: — На зарядку становись! Учти, это все уже наяву происходит, юнга.

Алька выскочил из-под одеяла и начал быстро одеваться. Он никак не мог оторвать глаз от груди Куликова, но не мог и не спросить:

— Так, значит, вы — герой?..

— Герой, герой! — опять весело закричал Куликов. — И ты станешь героем, если не будешь долго под одеялом нежиться. Марш на зарядку!..

Алька, оглядываясь на Куликова, заторопился к трапу.

После зарядки и умывания был подъем флага. Вся команда построилась вдоль борта корабля. И на соседних катерах, которые стояли далеко один от другого, команды тоже строились к подъему флага. Алька стоял «на левом фланге» и не сводил глаз с героя.

«Надо спросить, как он совершил подвиг», — подумал Алька, по в это время на палубу вышел командир бронекатера — лейтенант Чернозубов. Вахтенный Куликов подошел к нему четким шагом и доложил:

— Товарищ, лейтенант, команда бронекатера девяносто два построена к подъему флага.

Командир поздоровался с командой и, выйдя на середину, скомандовал:

— На флаг смирр-но! Флаг поднять!

Алеша Куликов стоял уже у мачты и, как только раздалась команда, стал поднимать флаг. Замер весь экипаж в строю. Командир поднес ладонь к козырьку, отдавая честь корабельному знамени.

2

В крошечной кают-компании о узеньким столиком, привинченным к полу, и такими же узенькими диванчиками вдоль стен страшно тесно. Сидеть за столом приходится, плотно прижавшись друг к другу. Но никто из команды на эту тесноту не в обиде. Даже наоборот, как-то дружнее и веселее за столом, будто собралась здесь одна семья.

Алька сидит тихо-тихо, зажатый между старшиной разведчиков Канареевым и старшиной комендоров Насыровым. У Насырова очень трудное имя-отчество: Набиюла Насибулинович. Алька для тренировки произносит его про себя по слогам. Получается, но только потому что по слогам и медленно. Быстро такое имя не выговоришь. Впрочем, по уставу — утешается Алька — все равно надо обращаться к Насырову: товарищ гвардии старшина первой статьи.

Насыров очень хороший человек. Это видно по глазам. Они у него добрые и внимательные. Насыров не только командир отделения комендоров, но еще парторг катера. Все его очень уважают, и даже лейтенант Чернозубов с ним советуется, как проводить ремонт, кого послать принимать боекомплект.

Катер только вчера, перед тем как Алька попал на него, вернулся с боевого задания. В бою вражеским снарядом была повреждена носовая башня, пулями и осколками изрыта вся надстройка. Алька сам видел пробоины. Взрослые говорят о том, как заделать их, и Алька сидит тихо-тихо, чтобы, не дай бог, его не попросили покинуть кают-компанию, где идет такой серьезный разговор об автогенной сварке, о металле, снарядах.

Но взгляд Чернозубова задерживается на Альке, и командир говорит:

— А с тобой юнга, мы поступим так: будем учить тебя на сигнальщика. Кроме того, ты — правая рука вахтенного. Договорились?

— Договорились! — Алька хочет встать, но это ему не удается из-за тесноты. Да и командир машет ладонью: — Сиди, сиди, юнга.

Опять разговор переходит на катерные дела. Но Альке уже не до них. Как же так? Сигнальщик... Помощник вахтенного... Значит, до оружия его так-таки и не допустят? Юнга, юнга, с досадою думает он. Толку ли в этом звании, если с ним по-прежнему обращаются, как с ребенком! Нет, видно, не дождешься справедливости от взрослых...