Орлята - [70]

— Ты не очень расстраивайся, дочь моя. Даже обычные болезни лечить трудно. А рану еще тяжелее. Человеческое тело — не рукавицы, не всякий починит.

Выйдя проводить Муниру, Саджида-апа заглянула в ящик для писем.

— Да никак и нам письмо! — обрадованно вскрикнула она.

В ящике действительно лежало письмо. Письмо было от Галима.

6

…Теперь Мунира сказала бы, что дни не идут, а мчатся. Спала она по три-четыре часа в сутки, уставала временами до головокружения. Чем труднее был предмет, тем упорнее она занималась им. Она забыла все, кроме медицинских книг и пособий.

Начались экзамены. Профессора спрашивали строго, до придирчивости, особенно по специальным предметам, но Мунира сдавала их безукоризненно. Все это время ее поддерживало чувство внутренней собранности.

Профессор, поставивший последнюю отметку в студенческой книжке Муниры, сказал, пожимая ей руку:

— Впереди вас ждет почетный труд — возвращать здоровье нашим храбрым воинам Заслужите же благодарность родины.

И вот, чуть покачиваясь, не чувствуя твердости в коленях, спускается она по лестнице.

Врач… Она, Мунира Ильдарская, теперь самостоятельный врач, отвечающий за каждый свой шаг. До сегодняшнего дня родина давала ей все, Завтра она потребует от Муниры исполнения дочернего долга. Сумеет ли Мунира оправдать надежды?.. Куда, на какой фронт ее пошлют?.. Суждено ли ей встретить там своих друзей?

А вечером неожиданно заявился Кашиф с букетом весенних цветов в руках.

Мунира рассказала матери о последней выходке Кашифа Суфия-ханум не ограничилась возмущением. Выбрав свободную минуту, она пошла в госпиталь и, оставшись с Кашифом с глазу на глаз, крепко отчитала его.

— Ты мараешь честь советского офицера, — закончила она гневно, — Смотри, чтобы это было в последний раз. Если повторится, — пеняй на себя. Я буду очень строга.

Кашиф струсил, дал слово, что ничего подобного больше не случится, и перестал ходить к Ильдарским. Но издали не переставал следить за Мунирой. Узнав, что Мунира сдала последний экзамен, а Суфии-ханум нет дома, он, пропустив «для храбрости» стаканчик, заявился к Мунире.

— Мунира, надо бы подумать о будущем, — очертя голову начал Кашиф, видя, что иначе он не добьется от девушки ни слова, — не то могут тебя куда-нибудь заслать.

— А я и сама хочу на фронт, — отрезала Мунира.

— А знаешь ли ты, что такое фронт? — с грубой насмешкой спросил Кашиф.

— Знаю! Во всяком случае, не хуже, чем ты.

— Ничего ты не знаешь, заносишься. Под бомбами и снарядами другую песенку запоешь. В нашем госпитале лежит одна такая красавица… Чужие люди с ложки кормят и поят. — Кашиф встал и, уверенный, что говорил достаточно убедительно, добавил — Я это не зря говорил. Есть возможность устроиться в одном из казанских госпиталей. Подумай, если у тебя есть хоть капля практического смысла…

— Хватит! — прервала его Мунира, стукнув по столу. — Хватит с меня твоего практического смысла!

— Ты еще пожалеешь… пожалеешь, что отказалась от моего предложения, но будет поздно, — проговорил Кашиф, схватил шапку и вышел, не надевая ее.

Девушка проводила его презрительным взглядом.

7

Муниру назначили врачом санитарного поезда, который стоял в это время в одном из приволжских городов.

Суфия-ханум провожала ее. Длительные разлуки с мужем давно стали для Суфии-ханум привычной, хотя и тягостной необходимостью. Тем крепче, тем горячее была ее привязанность к дочери. И вот, ставшая так незаметно совсем взрослой, ее единственная дочь, ее кюзнуры, покидает родное гнездо — и не для того, чтобы вступить в трудовую жизнь, а чтобы узнать все тяготы войны. Конечно, иначе и не должно быть: Мунира — комсомолка, дочь двух большевиков — не смеет не быть в первых рядах, и Суфия-ханум только одобряет ее, И все же сердцу матери тяжело. Она крепится, но у нее такие глаза, что Мунира, ласково обнимая ее, шепчет:

— Мама, не горюй, мне тяжелее так уезжать. Все будет хорошо. Может, даже встречусь с папой, может, съезжу к нему, если будет близко.

Мать грустно улыбается, прижимает дочь к груди а сухими губами целует ее в лоб.

— Поезжай спокойно, дочь. Последнее слово тебе от меня: будь смелой, честно выполняй свой долг. Сначала трудновато придется, потом привыкнешь. Я ведь была на войне, немного знаю.

Зычно загудел пароход, ему громко ответило эхо с противоположного берега Волги. На пристани поднялась суматоха. Мунира взошла на пароход одной из последних и сразу поднялась на верхнюю палубу.

Пароход медленно отходил от причала. Суфия-ханум стояла среди других провожающих и махала платком. Мунира, не найдя второпях платка, замахала рукой. Мать что-то крикнула. Мунира показала, что не слышит ее. Тогда мать прижала руку сначала к груди, потом вытянула вперед, и девушка поняла этот жест так: сердце матери всегда будет с ней, Мунирой, если она пойдет по правильному пути. Пароход уже был далеко, а Мунира все смотрела в сторону пристани, смотрела до боли в глазах.

Два дня спустя Мунира сходила с парохода на незнакомой пристани, всецело занятая мыслью поскорее добраться до места назначения.

Получасом позднее комендант железнодорожного вокзала растолковывал девушке, как найти нужный ей санитарный поезд.