Орлы смердят - [12]

Вражеские рейды не возобновились, и после нескольких дней и ночей, проведенных под открытым небом, Голкар Омоненко пустился в обратный путь. Он следовал за общим потоком и обосновался в городе, у северной границы гетто, в менее разрушенном, чем остальные, районе особняков. После того как был решен вопрос с жильем, следовало заняться второй насущной задачей: обеспечить ребенку существование без лишних проблем. Он ходил по кабинетам, выискивал любую возможность использовать путаницу и несогласованность в работе разных служб и в результате всех ухищрений получил документы с надлежащими печатями и свидетельства, удостоверяющие, что послеродовой осмотр имел место, а у врачей не нашлось никаких сомнений относительно генетической природы младенца. Отныне сын Голкара Омоненко был прописан среди живых, в книгах живых, под номером, который отец тут же собственноручно вытатуировал на его запястье вместе с именем Айиш, мужской формой имени матери. Теперь ничто не мешало ему фигурировать в списках получателей гуманитарной помощи, в ведомостях правительственных и международных организаций и религиозных реестрах. С того момента самое главное для выживания мальчика было сделано.

Между отцом и сыном царило полное согласие. Они жили в симбиозе, при котором Айиш дарил счастье, а Голкар обеспечивал безопасность. Этот совместный способ существования сочетался с некоторой отстраненностью от остального мира. Не проявляя себя как асоциальные элементы, они все же избегали контактов с соседями или, по крайней мере, ограничивали их необходимой вежливостью и оказанием взаимопомощи. Голкара Омоненко ценили как умелого электрика и часто звали чинить неисправную проводку, но считали его молчаливым и необщительным. Что до маленького Айиша Омоненко, то даже при наличии медицинской справки, татуировки и надлежащим образом оформленного паспорта люди рано или поздно начинали подозревать его в анормальности. Ребенок не шалил со сверстниками, не посещал уроки ликбеза, которые давали миссионеры, выходил из дому редко, всегда в сопровождении Голкара; его затворническая и охраняемая жизнь давала повод к пересудам.

До Голкара Омоненко доходили отголоски злословия. Он заставал недоброе шептание, странное внезапное затишье в разговорах, а несколько раз, встречаясь взглядом с тем или иным стукачом, которого мы в нужный момент напрасно не истребили, читал в его глазах блеск насмешливого удовлетворения. Вероятно, в службы общественного здравоохранения направлялись доносы, уведомления, требования биологической проверки и чистки. Чтобы не отравлять жизнь сыну, он оставлял свои открытия при себе и старался поддерживать дома непринужденную и веселую обстановку. Но отныне был настороже.

Отныне он постоянно был настороже.

Ночи требовали повышенной бдительности.

Ночи всегда начинались одинаково, со сказок. Голкар Омоненко находился у изголовья сына, иногда сидя, иногда стоя, но держал ухо востро, готовый уловить любой подозрительный звук за стеной. Болтая и смеясь с мальчиком, он был сосредоточен на его охране и никогда не пренебрегал этой задачей. Так, из вечера в вечер, между отцом и сыном продолжался дружеский разговор, который перемежался смешными историями, фантастическими сайнетами[3], окрашенными абсурдом и всегда сочетающими смешное и страшное. По мнению Голкара Омоненко, абсурд обладал педагогическими свойствами. Он делал ум более гибким и в то же время закалял его для грядущих столкновений со всеми неожиданными и отвратительными явлениями, которые могла преподнести действительность. Перед тем как закрыть глаза, Айиш Омоненко с восхищением слушал отца. Он вмешивался в рассказы, чтобы добавлять несуразные подробности, обогащал приключения героев онирическими сюжетами, которые приумножали повествовательные возможности. В одиночестве он освоил технику чревовещания и нередко в этих разговорах с отцом он шутки ради передавал слово находящимся поблизости предметам или мелким животным — кошке, геккону, черному жуку. Его озорной голосок доносился из самых неожиданных мест. В комнате царила невероятно веселая и умиротворенная атмосфера. Голкар Омоненко смеялся вместе с сыном, но к ночи не забывал оставаться начеку. Затем мальчик поддавался дреме и погружался в тот сладкий сон, который бывает только в счастливом детстве.

До рассвета Голкар Омоненко стоял на страже ущербного ребенка. Эта предосторожность была отнюдь не лишней, ибо по округе рыскали довольно агрессивные чужаки, которые врывались в дом, действуя иногда по своей собственной инициативе, но чаще всего по заданию, разработанному в ближайшей казарме или ризнице.

Когда к постели Айиша Омоненко приближался какой-ни-будь священнослужитель или военнослужащий, Голкар Омоненко не заводил с ними теоретических дискуссий о чистоте расы, не спрашивал, кто их послал и хотят ли они что-то сказать перед смертью. Он убивал их. Убивал как можно быстрее и тише. Он был в расцвете сил, он прошел великолепную военную спецподготовку и не утратил сноровки. По всему дому он установил ловушки и, пользуясь темнотой и прекрасно ориентируясь, всегда одерживал верх над противниками. Выполнив свою задачу, он устранял следы боя и убеждался в том, что в окрестностях не затаились другие нежданные посетители. Затем, когда все успокаивалось, брал кусок плоти врага и проводил им перед носом ребенка, дабы тот во сне привыкал к присутствию вражеских запахов и тел. Голкар Омоненко знал, что он не вечен и позднее Айишу придется одному вступать в конфронтацию с опасными боевиками. Он использовал любую возможность, чтобы преподать сыну основы военной подготовки. Контакт с врагом не должен зависеть от душевных состояний. Враг отвратителен, чувство омерзения, которое он вызывает, не должно становиться его преимуществом.