Орлы над пропастью - [16]

— То-то она там была... У кого мошна, у того и свобода, а простому люду...

— ...Сулла строит флот в Фессалии.

— И наши, говорят, Лукуллу флот передадут. Дамагор скоро прибудет с тридцатью триерами, под его начало.

— Дамагора навархом нужно, разве эти римляне умеют воевать на море?

— Ну, они же били Карфаген...

— Так это когда было?

— Лукулл, говорят, уже заказал на верфях почтенного Креонта десять пентер.

— Квинквирем. Римляне их квинквиремами зовут.

— Строить-то наши будут, значит — пентер.

— Да один хрен.

— А что, братья, скоро заработаем? Это ж сколько гребцов-то будут нанимать!

— Заработаешь, ты, как же... Я два года назад о весло руки в кровь стер и спину всю порвал, а что заработал? Как был в рубище, так и остался...

— ...а сколько их всего пришло?

— Говорят, два десятка.

— Больше! Два десятка у пирсов стоят. А в гавани еще столько же.

— Критяне, говорят, Лукуллу много кораблей дали.

— Это критяне-то? Пиратское гнездо! Всем известно, что Митридат пиратов под себя гребет.

— И верно, в Ликийском проливе, рукой подать, страсть, как много пиратов развелось. Понтийцев пропускают, прочих грабят, топят. Сговорились, ублюдки...

— Критянам Сулла, не иначе, хорошо заплатил, так бы не стали, против своих же...

— Да кто там у них свои? Там рожи, не поймешь, какого роду-племени, как в котле намешано...

— Наши, говорят, морской дозор выставили. Четыре триеры день и ночь в сорока стадиях от города ходят. Меняются.

— Поди, догони пирата... Гемиолия пошустрее триеры ходит.

— Кто это тебе сказал, село-лопата? Ты на флоте служил хотя бы день?

— Да что я, все говорят...

— Не уйдет гемиолия от триеры, на ней гребцов на половину меньше, а размеры схожие.

— И то верно...

Окончания разговора Эвдор не дождался, тот мог длиться бесконечно и сам собой тихо перейти на обсуждение чего-нибудь другого, например, цен на вино или бесстыдное поведение дочери купца Диотима. Эвдор уже услышал то, что его интересовало и теперь, спешно проталкивался в направлении, обратному тому, куда изначально направлялся.

Его путь лежал к Военному порту, расположенному в северной части города и отделенному от Торгового порта длинной косой. На берегу узкого пролива, напротив оконечности косы, на земле стояли две гигантских, в несколько человеческих ростов, глиняных ступни.

Это были стопы бога.

Два столетия назад по всему Восточному Средиземноморью гремели войны диадохов, полководцев Александра Македонского, сорок лет деливших между собой наследие умершего царя. И вот, за двести девятнадцать лет до сего дня, великий полководец Деметрий, сын будущего царя, диадоха Антигона Одноглазого, с сорокатысячным войском осадил Родос. Осада длилась целый год и закончилась неудачей. Деметрий вынужден был отступить, однако все же приобрел в ходе этого предприятия большую славу: молва наделила его прозвищем Полиоркет, "Осаждающий города", за строительство множества невиданных ранее огромных осадных машин.

Родоссцы, обрадованные великой победой, и заразившиеся от своего врага страстью к гигантским сооружениям, поручили скульптору Харесу, ученику Лисиппа, поставить статую бога Гелиоса, которого они чтили своим покровителем, превосходящую размерами все, существовавшие прежде в мире. Колосс закончили через двенадцать лет. Высотой в восемьдесят локтей, он был глиняным с железным скелетом. Снаружи статую покрывали начищенные бронзовые листы, сверкавшие на солнце так, что бог был виден днем в море на огромном расстоянии от острова. Бог простоял около пятидесяти лет, а потом статую разрушило землетрясение. От колосса остались лишь ступни, охраняющие порт.

В этот день возле военной гавани стражи было намного больше чем обычно. Стояли в оцеплении несколько десятков гоплитов, молодых граждан проходивших обязательную военную службу. Перед ними прогуливались городовые, вооруженные палками стражники, охраняющие общественный порядок. Они, по большей части, были варварами-наемниками из Малой Азии. Эвдор не рискнул пробираться в гавань, и вытянувшись во весь рост, заглядывал поверх людских голов, рассматривая корабли у причалов.

Посмотреть было на что. Возле одного из каменных пирсов стояла огромная пентера — плоскодонный военный корабль, на носу и корме которого возвышались две боевые башни и "ворон"[15], сооруженный на римский манер. По обоим бортам корабля, ниже палубы шла парада, крытая галерея, выступавшая далеко от борта и делавшая широкий корабль еще шире. В этой галерее в два ряда, один над другим, располагались гребцы.

В эпоху войн диадохов, гигантомания, начавшаяся в судостроении, перечеркнула традицию именования военных кораблей, согласно которой они делились по количеству рядов весел на борту. Строить высокорядные корабли с числом рядов весел больше трех не удавалось. А царям и полководцам хотелось все больше наращивать скорость и мощь. Тогда корабелы стали располагать гребцов не только по вертикали, но и по горизонтали. На триере гребцы сидели по одному на весло в три ряда. На тетрере, гребцы верхнего ряда, траниты, ворочали вдвоем одно длинное весло. Нижние ряды, зигиты и таламиты, каждый по-прежнему работали одним веслом, более коротким. На пентере — трое на верхнем весле и двое на нижнем. И так далее. Римляне переняли у греков и карфагенян типы кораблей, переведя их названия на латынь: трирема, квадрирема, квинквирема...