Орлий клёкот. Книга 3 и 4 - [50]

— Да. Это так…

Он не захотел откровенничать с этим самоуверенным парнем, который, хотел того Иван или нет, брал над ним власть. Не как над другими, не с нахальной настырностью, а исподволь, легонько, чему внутренне противился Иван, но открыто пока не восставал.

— Пойдем, швырнем картишки, — предложил Сильвестр, понимая вполне, отчего так неопределенен ответ. — Чуваки безделием мучаются.

Не хотелось Ивану играть «в дурака», но он не отказался.

Глава шестая

Шел второй месяц головокружительной спешки. Пока еще не понимаемой почти ни одним из парней. Ну, допустим, стремительный подъем — куда ни шло, если рассудить. Приучают начинать солдатский день без волынки. Ну а потом пошло-поехало. Где нужно, где вовсе зря, но все одно — беги. Прибежал в столовую на завтрак, а там дежурный по учебному пункту. Давай придираться: и строй ранжира не блюдет, и пряжки ременные «до пупка» свисли, и пятое, и десятое. А всем ясно, что заготовщики не успели все положенное расставить на столы. И дальше такое же. Принеслись сломя голову на стрельбище, а там еще прежний взвод не отстрелялся. Давай порядок упражнения какой уже раз долдонить. Зачем?

После одного особенно попусту колготного дня пустил Сильвестр анекдотец. Избитый вроде бы, бородатый, но так к месту рассказанный, что взвод быстро его подхватил, а затем весь дивизион начал повторять слова цыгана-служаки, сбежавшего из армии в табор: «Все хорошо в Красной Армии, кормят, обувают, одевают, только спешат все куда-то. Бегом и бегом». Не понял цыган зачем и куда все бегают, прихватил коня, за ним закрепленного, и — деру.

Сам Сильвестр тоже частенько задавал риторический вопрос: «Зачем?», когда за секунды раздевшись, юркал под одеяло. Это веселило ребят, чем был весьма недоволен командир отделения, но Лодочникова не одергивал. Пикни после отбоя кто другой, снял бы отделенный с того стружку, а с Сильвестром связываться не хотел: член дивизионного бюро ВЛКСМ, активист, под особой опекой лейтенанта Чмыхова, замполита дивизиона. Не учитывать этого нельзя.

И верно, отношения лейтенанта Чмыхова и рядового Лодочникова, если мерить армейскими мерками, были далеко не штатными. Нет, лейтенант Чмыхов не был теперь беспомощным птенцом, каким выглядел в вагоне. Он рос, как говорится, не по дням, а по часам. Он уже начал осознавать, что идеал его, районный уполномоченный, не по его должности. Не по Сеньке шапка. Если бы там где-то, в далеком верхнем штабе сидеть, тогда можно просто требовать, а здесь, внизу, нужно самому все делать, как делали его отец, его мать, как делала вся его родня. Ну а от лени он сызмальства отучен. К каждому инструктажу руководителей групп политзанятий он готовился основательно, засиживался до полуночи, а когда проводил занятия сам, для показа, чтобы не только словом, но и делом учить, тут уж до красноты в глазах читал и перечитывал все, что рекомендовано методическими пособиями.

Обретал, что называется, авторитет лейтенант Чмыхов трудолюбием и старательностью, но увы, все пособия и инструкции не учитывали возможные каверзы, вот лейтенант Чмыхов нет-нет да и попадал впросак. Проводит политзанятия командир учебного взвода старший лейтенант Абрамов, все чинно и благодатно; пришел во взвод замполит дивизиона — обязательно вопрос к нему. Да такой, что сразу ясным становится уровень культуры и образованности лейтенанта, и задаст кто? Михаил Охлябин, в основном, да Прокоп Скарзов, вдруг ставшие до жуткости любознательными.

Только уши торчат, если вдуматься, ибо задаются вопросы чаще всего неуместные. Идет, к примеру, разговор на тему: «Партия — наш рулевой», и вдрут Охлябин руку тянет.

— Вы хотите высказать свое мнение? — спрашивает лейтенант Чмыхов учтиво, хотя сам уже напрягся.

— Нет. Мнение вы, чай, все сказали. Про партию нам все ясно. Куда вот Кашгария девалась? Мы, чай, супротив нее служить станем…

— Вопрос интересный, но — географический. Выделим для него время в партмассовую. Сейчас отвлекаться от темы не станем, — выходит из положения Чмыхов, а сам уже лихорадочно вспоминает, что ведомо ему о Кашгарии, и с ужасом понимает: почти ничего. И в библиотеке гарнизона тоже ничего об этом, кажется, нет.

И вот тут, сразу после занятий, Сильвестр со своей готовностью подать руку помощи. Предлагает:

— Разрешите мне, товарищ лейтенант, провести беседу о политической (ударение на этом слове заметное) истории сопредельного государства, нынче исчезнувшего? Могу со взводом, могу и с дивизионом.

И верно, мог он — Сильвестр Лодочников. Конспект, конечно, на трибуну брал, ибо без него нельзя, без него беседа не положена, только тетрадки он даже не открывал. Сыпал фактами, именами всегда безошибочно. Словно читал по книге. Или выучил все заблаговременно. Специально выучил.

О Порт-Артуре потом рассказывал, о КВЖД. И вроде бы хвалил Хрущева, что вернул и порт, и дорогу Китаю, но так живописал картину полного военного поражения китайской императорской армии от объединенного англо-французского экспедиционного корпуса, так преподнес миссию России, спасшей Китай от полного порабощения, что ответный шаг императора, подарок Порт-Артура России, казался мизерной оплатой за великое благодеяние. И возникло в молодых солдатских головах сомнение: нужно ли было возвращать дареное. Известно же: дареное — не дарят…