Орлиный услышишь там крик... - [42]

Рабочие молчали. Даже им, энтузиастам Севера, далеким казалось время, когда на голой, холодной земле возникнет город.

А Урванцев все говорил и говорил. Как раз в этот момент он почувствовал, что те тревоги, которые волновали его по дороге на Таймыр, ничего не стоят по сравнению с прекрасным будущим пока не заселенной земли.

Он был уверен, что его поймут. И его поняли. В первую очередь поддержал Дзержинский. По настоянию председателя ВСНХ была организована вторая, более оснащенная экспедиция, положившая начало будущему городу Норильску. Когда эта экспедиция завершила намеченную программу разведки, рабочие преподнесли Урванцеву адрес:

«В сегодняшний день, поздравляя Вас с окончанием работ, мы, служащие и рабочие Норильской экспедиции, приносим Вам искреннюю благодарность за Ваши истинно товарищеские и добрые отношения.

Вы всегда шли навстречу нам, Вы вникали во все наши нужды и наравне с нами делили все тяжелые условия полярных работ.

Своим примером, своими поступками и работой Вы указывали нам путь к возрождению нашей молодой, потрясенной пролетарскими грозами республики; и теперь, по окончании работ, мы можем сказать, что — да! Все, что было в наших силах, все, что можно было сделать, мы сделали. Вы дали нам веру, что наш труд, труд первых пионеров на далеком Севере в деле изыскания новых богатств нашей Советской республики, не будет забыт, и эта вера дала нам силы побороть все те препятствия, которые встречались на нашем пути…»

ХАНТАЙКОЙ — НЕВЕДОМОЙ РЕКОЙ

Кричал и бился во льдах, как в судорогах, Енисей. На берегах его, едва отвоеванных теплом, уже голубели душистые незабудки, алели петушки и камнеломки, желтела, словно тысячи солнышек, ромашка. Растительное царство справляло свой весенний праздник.

Но слишком мало времени оставалось у Урванцева, чтобы смотреть, как неистовствует река, освобождаясь от зимнего льда, как цветет земля.

Он начал готовиться к походу по Хантайке. На этой реке не бывал ни один исследователь, на местных жителей она наводила суеверный страх.

Урванцев сделал легкие брезентовые байдарки и на них вместе с братьями Корешковыми отправился в путь но порожистой реке.

Хантайка оказалась на редкость своенравной. Она то широко разливалась, то резко сужалась, грохоча на порогах и водопадах. Таща на себе и лодки, и тяжелый груз, эти места приходилось обходить по каменистому крутолесью и буреломам. По ночам путники валились с ног, не в силах развести костер, поставить палатку, отогнать кровожадных тундровых комаров.

А потом они вставали и снова шли — с ружьями наперевес, под рев медведей, лай песцов. Кончились продукты, и питаться пришлось только тем, что давала охота. Много раз река опрокидывала байдарки, и ледяная вода сжимала тело в судорогах, тащила в свое черное коряжистое чрево.

По дороге Урванцев наносил на карту контуры берегов и гор, собирал образцы.

Как-то раз с Корешковым он пошел вдоль реки Скалистой, надеясь засветло вернуться в лагерь. Но путники застряли в болоте, попали в туман. Когда туман рассеялся, Урванцев увидел дикого оленя. Он выстрелил из револьвера и ранил оленя. Увлекшись погоней, путники совсем сбились с пути.

Наступила ночь. Виктор обессилел. Он брел, спотыкаясь на каждой кочке. Впереди него шел Урванцев — весь в лохмотьях, в жалких остатках сапог, закрученных веревкой и проволокой, с лицом, опухшим от укусов комаров и мошкары.

Вдруг Николай Николаевич услышал всплеск. Он оглянулся и увидел Корешкова. Виктор упал в промоину, попытался подняться и не мог. Побарахтавшись, он положил голову на кочку и закрыл глаза.

— А ну, вставай! — крикнул Урванцев, вытаскивая Виктора из воды. — Мы должны идти… Ты можешь идти… Если бы не мог, я не взял бы тебя в экспедицию.

Урванцев поставил Виктора на ноги, обнял за плечи и так, качаясь и падая, поддерживая друг друга, брели они к Хантайке.

Чтобы не молчать, стал рассказывать Урванцев Корешкову о своих злоключениях на озере Лама, которое лежит к востоку от Норильска, в горах. В длину оно вытянулось километров на сто, и, когда на него обрушивается северный ветер, волны с неистовой силой вколачиваются в крутые гранитные берега.

В озеро впадает много речек. Из глубин тундры они приносят в устье вместе с пустой породой кусочки каменного угля, железняка, касситерита и других минералов. По ним геологи часто находят основные месторождения.

Обследовал это озеро Урванцев вместе с геологом и геофизиком. На южной стороне Ламы они собирали образцы. Однажды Урванцев уехал в тундру проверять заявки старожилов на медь, а вернувшись, не нашел ребят в лагере. Он не на шутку встревожился: мало ли что может случиться с новичками — нападет ли медведица, испугавшись за медвежат, или лодка сбросит их в воду, или заблудятся. В лагере оставалась лодка «веточка». Такая лодочка вырубается из целого бревна, на Оби ее называют «обласка», а чаще более точным словом — «душегубка».

Отплыл Урванцев довольно далеко от берега. Ничто не предвещало беды. Безмятежно светило солнце, где-то за береговыми камнями кричали гуси, крякали утки, с писком метались над водой крупные северные чайки.

Урванцев, постреливая из ружья, плыл и плыл. Вдруг легкое дуновение зарябило воду, а через минуту на озеро обрушился норд. Он прорвался через горы, окружающие Ламу, и, озверев, погнал волну на утлую «душегубку». Хотел было грести Николай Николаевич к берегу, да опоздал и очутился в самом центре своеобразной аэродинамической трубы.