Орлица Кавказа (Книга 2) - [25]

- ... твой братец, твой...

- ... погубить меня... Гачаг Наби... Только о себе...

- ... трус... А если придут... Женщина в темнице...

- ... кому должен, скажи, кому должен...

Постепенно мысли кузнеца прояснились, и он, превозмогая острую пульсирующую боль в левом виске, стал вслушиваться в разговор, который вели Айкануш и Карапет.

- Я никому не должен! - крикнул Карапет. - Никому, ты слышишь!

- Я не говорю, что ты должен. Но скажи об этом спокойно. Приди, разберись, зачем же сразу драться. Может ты убил братца своего.

- Его убьешь, как же! А у тебя, кафанка, ни стыда, ни совести. Принимаешь в доме среди ночи постороннего мужчину и требуешь от меня спокойствия. Может, еще нужно было постеречь вас, чтобы мой позор не вышел окончательно из этого дома.

- Замолчи, о чем ты болтаешь!?

- Конечно, - сказал Карапет громко. - Я болтаю. Я болтаю! А у тебя ночью гость. Откуда, зачем? Почему он сюда пришел? Наверно не в первый раз!

- Ну, уж, если хочешь знать правду, не в первый. Он еще вчера приходил. Чачу пил. Узелок с едой унес.

- Еще бы, ты стала в его объятиях мягкой, как воск... И свечи, три свечи сожгла, -с тоской воскликнул Карапет.

- Господи, при чем тут свечи... Свечи, между прочим, мои, я их в приданое принесла!

- Как и этот дубовый пень!

- Да, как этот дубовый пень! Как и себя, свою молодость! Тебе, плюгавому, отдала! - Томас услышал, что кафанка всхлипывает.

- Чуть что, сразу слезы! - растерянно пробормотал Карапет. - Нарочно плачешь, разжалобить хочешь.

Айкануш плакала не отвечая.

- Ну, чем тебе плохо живется? - спросил потише Карапет: видно было, что он жалеет о своей грубости. - Живем, никого не трогаем. Ну, кто нам Гачаг Наби, кто нам Хаджар? У них своя жизнь, у нас своя.

Кафанка заплакала громче.

- И почему именно от нас должен идти этот дурацкий подкоп,- раздражаясь продолжал Карапет. - Я под особым наблюдением. Или тебе поскорее хочется, чтобы с меня содрали шкуру на базарной площади, а ты пила бы мою чачу с красивыми мужчинами и жгла мои свечи.

- Мои свечи! - всхлипнула Айкануш.

- Господи, твои, твои свечи! Я работаю день и ночь, чтобы принести в дом немного денег. Я унижаюсь, я терплю, для кого!? Для тебя же! А ты пускаешь в дом разбойников, ты соглашаешься на подкоп. Не знаешь, что это подкоп под наш дом? Под наш!

- Ты сам, - заголосила вдруг кафанка. - Ты сам говорил, что люди Гачага Наби за народ. Ты сам говорил, что это лучшие люди! Сам говорил! Сам!

- Да, говорил. Я не только говорил. Я помогал им. Помогал чем мог. Но отсюда подкопа не будет. Я скорее умру.

Стало тихо, и через минуту Карапет забормотал уже нежно и торопливо.

- Уедем отсюда. Уедем. Много ли нам надо? Мы вдвоем, а это самое главное для нас. Погубят они нас, погубят. Не о себе же говорю, тебя жалею, тебя люблю.

Стало совсем тихо, и Томас услышал звук долгих поцелуев. "Надо же! В доме почти покойник, а они целуются",- подумал он и, нарочно громко застонав, поднялся и сел.

- Слава богу, Томас, ты поднялся, - смущенно сказала кафанка.

- Далеко ли до утра? - спросил Томас, видя перед глазами оранжевые, медленно плывущие круги.

- Скоро светать начнет, - ответила Айкануш. - Как ты себя чувствуешь?

- Спасибо, - отозвался кузнец. - Угощение было славное, только, как всегда после этого, голова трещит.

- Не ходи, как кот, по чужим женам, - раздраженно сказал из темноты Карапет.

- Айкануш, - спросил Томас. - Кто этот мужчина, который говорит со мной? Неужто мой брат?

- Был у тебя брат, - бросил Карапет. - Теперь его нет... Тебе пора уходить.

- Ты сможешь сам дойти до друзей? - спросила заботливо Айкануш.

- Смогу, - сказал Томас и поднялся, держась за стену. Оранжевые круги перед глазами превратились в маленькие огненные точки, запрыгали, зарябили, и он снова почувствовал тошноту.

- Почему вы не зажжете хоть какой-нибудь свет!

- Ты, придя в дом, погасил свет. Навсегда,- сказал с достоинством Карапет.

- Слушай, - с трудом произнес Томас. - Оставь этот тон для своих арестантов, которых ты держишь под замком.

- Так ты еще меня учить будешь? И угрожать, может быть?

В это время раздался громкий, властный стук в дверь. Карапет чуть не завыл от страха. Айкануш засуетилась, без конца крестясь, кидалась к Карапету, к Томасу, к двери и обратно.

- Откройте, - сказал Томас. - Я все возьму на себя! Я, допустим, вор. Вы поймали меня. Я вас не знаю.

Кафанка отодвинула грубый деревянный засов, и в проеме двери, в который пробивался рассвет, появилась внушительная фигура, закутанная в бурку.

- Томас, - сказал густой мужской голос. - Ты здесь, Томас!? Томас в изнеможении сел.

- Здесь я, - ответил он, улыбаясь в темноту. - Я здесь, Аллахверди. Только как ты меня нашел?

Аллахверди шагнул в глубь хижины, плотно прикрыл за собой дверь, сказал коротко, чтобы зажигали очаг. В его голосе было столько спокойной уверенности в своей правоте, столько скрытой силы, что кафанка не смела ослушаться. Огонь вскоре затрепетал, бросая торопливые блики на помертвевшего от страха Карапета, суетливую кафанку, выхвачивая изредка перевязанную грязной тряпкой голову Томаса. Аллахверди сел рядом.