Орленок - [12]
Геннадий пролез между машинами. У одной остановился, беззвучно открыл дверцу, влез в кабину, нащупал радиоприемник. Сделалось страшно. Показалось, что вот сию минуту на него набросятся, схватят… Прошла секунда, другая. Шагов часового не слышно. По крыше машины сильнее забарабанил дождь. В такой ливень часовой вряд ли появится опять.
Домой вернулся благополучно. В темном коридоре оставил грязные ботинки.
Ольга Ивановна не спала. Даже при тусклом свете коптилки Геннадий разглядел бледное от беспокойства лицо матери. Он бережно поставил приемник на табурет.
— Мамочка, не сердись. Мы же Москву услышим!
— Ты погубишь себя, Геннадий!
— Мама, но как же иначе? Мы должны узнать, что делается в мире, что с Москвой? Давай пока спрячем его в сарай…
Утром пришел Миша. Геннадий рассказал о своей добыче.
— Ой ты! — только и мог сказать в восторге Миша.
В сарае Геннадий показал Мише небольшой радиоприемник, прикрытый кирпичами.
— Вот с проводами чепуха. Пойдем посмотрим.
Ребята осмотрели стоящий неподалеку от дома столб. Обрезанный немецкими связистами, короткий провод болтался на ветру.
— Гень, а когтей-то нету. Попробуй, залезь!
— Спорим, — глаза Геннадия сузились.
— О чем?
— Что я соединю этот провод!
— С когтями, конечно?
— Без ничего.
— Спорим, — Миша протянул руку, но, увидев загоревшиеся глаза друга, спрятал ее за спину.
— Сдрейфил? То-то, не спорь, если не знаешь сил другого.
Когда сумерки окутали город, друзья принялись за работу. Геня привязал к проводу веревку и подтянул к столбу. Затем привязал веревку к левой руке, поплевал на ладони.
— Подожди, прыткий какой! Резиновые перчатки надо. Током ударит.
— Свет включают позже, сейчас его еще нет.
Руки и ноги обвили столб. Тело напружинилось. Второй обхват, третий, четвертый…
Из дома вышла Ольга Ивановна. Увидела Мишу с высоко запрокинутой головой, посмотрела вверх… и обмерла. В любую минуту Геннадий мог сорваться. Закричать нельзя, приказать немедленно спуститься вниз — тоже. И она молча смотрела на сына.
Вот так же, еще в четвертом классе, вздумал он с товарищами забраться на высокий тополь. Залезли на крышу дома. Товарищ прыгнул первым, цепко ухватился за ветку и сразу стал ногами на другую. А Геннадий был меньше ростом, ноги до ветки не доставали, и он болтал ими в воздухе. «Боже мой, обломится ветка, убьется… убьется», — шептала мать, а он тем временем, по совету товарища, раскачался, нашел опору, встал на ветку.
Геннадий соединил концы провода. Осторожно начал спускаться. Последние два метра сполз. Руки горели, как от ожога. Молча обулся, натянул пальто, облизал пересохшие губы.
Мать сердито смотрела на сына.
— Тетя Оля, да ведь он же ничего плохого не сделал, — заступился Миша.
— Молчи, заступник.
Вечером с Николаем Ивановичем внесли радиоприемник. Долго возились с ним. Притихшая Ольга Ивановна ждала, когда загорятся огоньки, осветят шкалу. Но приемник молчал.
Раздосадованные, в двенадцатом часу ночи отнесли его на прежнее место.
Утром Николай Иванович и Геня вышли во двор. Провод был оборван. «Ветер! Надо лезть опять».
— Ты, дружок, на живую нитку пришил. Теперь надо начинать сначала. Повремени, я достану когти.
— С когтями скорее заподозрят, а так сочтут за ухарство.
— Ну, действуй, когда стемнеет, — согласился Николай Иванович.
Снова вечером внесли приемник. Одиннадцатый час. Геннадий неслышно ходил на носках, затемняя окна. Включил свет. В приемнике зашипело.
Нетерпеливо повернул регулятор громкости и медленно стал настраивать. Но все станции говорили на непонятном языке.
Вдруг в чужую речь вклинился тихий задушевный голос. Кто-то там, в родной Москве, пел старинную русскую песню!
А потом знакомый баритон диктора объявил: «От Советского информбюро». Слушали затаив дыхание.
Геннадий быстро писал на тетрадном листе, сокращая слова. Радостно стучала мысль: «Андрейке… Андрейке расскажу!»
Снова с Андрейкой
Накануне праздника 7 ноября Николай Иванович пришел домой веселый. Геннадий внимательно посмотрел на него, показалось, что дядя Коля стал плотнее, солиднее.
— Дядя Коля, фашисты хлебом не кормят, а вы поправились, — Геня пристально следил за осторожными движениями Николая Ивановича.
— Мою полноту сегодня ночью ты расклеишь со своими друзьями, — сказал Голубев, вынимая из-за пояса листовки.
Геня схватил дядю Колю за плечи, стиснул изо всех сил.
— Пусти, пусти, медведь, — тихо отбивался дядя Коля. — Это листовки с самолета.
Темной ночью друзья Геннадия выполнили поручение Голубева.
Проснулся утром Геннадий, и сразу им овладело праздничное настроение. Во дворе он сказал Николаю Ивановичу:
— Не будете ругаться? Я оставил немного листовок. Знаете, для кого? Для Андрейки. Когда мы ходили с вами в село, я обещал ему сообщить, где фронт. Мне нужно сдержать свое слово. Вы пойдете еще туда?
— Нет, не могу.
— Тогда попросите маму, чтобы меня отпустила.
— Попробую, хоть это и не легкое дело.
И дядя Коля помог. Через несколько дней Геннадий с соседками — мать согласилась пустить его с попутчицами, они шли менять вещи на продукты, — отправился в село. Усталого и продрогшего Геннадия радостно встретил Андрейка. Гость сразу выложил листовки на стол.
