Орлеанская девственница - [32]

Будь странник босиком иль в сапогах,

Принц, турок, женщина или монах —

Всех принимал охотно рыцарь старый,

Но требовал, чтоб приходили парой.

Своей причуды вовсе не тая,

Он блюл ее суровее закона

И нечета не признавал. Своя

Фантазия у каждого барона.

Когда попарно гости шли к нему,

Все было превосходно, но тому,

Кто приходил один, бывало худо:

Он голодал и долго ждал, покуда

Другой не подкрепит его права,

Совместно с ним составив цифру два.

Иоанна, облачась в доспехи брани,

Бряцавшие на величавом стане,

С Агнесою, под вечер, без труда,

Ведя беседу, прибыла туда.

Монах, не потерявший их следа,

Монах, исполнен злобы и нечестья,

Подходит к стенам мирного поместья.

Как волк, которым бедная овца

Была обглодана не до конца,

Стуча зубами и сверкая взором,

Вокруг овчарни крадется дозором,

Так этот англичанин, поп и вор

(В душе пылает похоть, алчен взор),

Отыскивал, блуждая ночью темной,

Добычу, отнятую у него.

Звонит, вопит он. Слуги одного

Увидев гостя, грузный и огромный

Сейчас же поднимают мост подъемный,

И духовник Шандоса, поражен,

Цепей тяжелых слышит гулкий звон;

Подъемный мост на воздух вознесен.

При этом зрелище – судите сами,

Кто стал божиться? Гнусный духовник.

Он бесновался, он махал руками,

Хотел кричать, но в горле замер крик.

Нередко наблюдаем мы в окошко,

Как, пробираясь между черепиц,

Пытается из голубятни кошка

Достать когтистой лапкой милых птиц.

Она глядит свирепо, и с испугу

Бедняжки жмутся в глубине друг к другу.

Монах еще сильнее был смущен,

Когда под деревом заметил он

Красавца с золотыми волосами,

С отважным взглядом, с черными бровями,

С пушком на подбородке, в цвете сил,

Блистающего красотою смелой

И молодостью, розовой и белой.

То был Амур, или, верней, то был

Прекрасный паж: Монроз осиротелый

Искал предмет своей любви день целый.

Блуждая так, он в монастырь попал.

Его улыбка всех сестер пленила,

Он был ничуть не хуже Гавриила,

Который их с небес благословлял.

И каждая при взгляде на Монроза

Краснела, точно молодая роза,

Шепча: «Зачем он не пришел в тот час,

Господь, когда насиловали нас!»

Все окружили юношу зараз,

И вот, узнав, что ищет он Агнесу,

Игуменья коня ему дает

И провожатого, чтоб он по лесу

Напрасно не плутал и без хлопот

Доехал до Кютандровых ворот.

Монроз спешит и видит, подъезжая,

Стоящего у моста негодяя.

Тут, злобою и радостью пылая,

Кричит он: «А! Так это ты, подлец!

Клянусь Шандосом и святою мессой,

Нет, более того, клянусь Агнесой,

Что будешь ты наказан наконец».

Монах отчаянный не отвечает,

Рука его от ярости дрожит.

Берет он пистолет, курок спускает:

Бац! Порох вспыхивает и блестит,

Шальная пуля наугад летит,

Но направляемый рукой заблудшей —

Из выстрелов, конечно, самый худший.

Паж метко целится и сразу – хлоп

Ужасного монаха в медный лоб,

Где подлых замыслов была обитель.

Тот падает. Прекрасный победитель,

Внезапный сострадания порыв

Отзывчивой душою ощутив,

«Ах! – произнес. – Умри, по крайней мере,

Как человек, в раскаянье и вере.

Прочти «Те Deum». Ты собакой жил,

Так помолись, чтоб бог тебя простил».

«Нет, – отвечал преступник рясоносный, —

Прощай, прощай, я к дьяволу иду!»

Сказал – и умер. Дух его поносный

Умножил первый легион в аду.

В то время, как монаха в полном сборе

Встречал, вздувая пламя, сонм чертей,

Благочестивый Карл, с тоской во взоре,

Вздыхая по возлюбленной своей,

Гулял верхом, чтоб успокоить горе,

Унылый, со своим духовником.

Читателю еще он незнаком.

Я парой строк сейчас исправлю это

И поясню, кто ради этикета

Был к королю, как ментор, приближен.

Он снисхожденье возводил в закон:

Добра и зла неточные мерила

Приятно зыблила его рука,

Его улыбка смертным говорила,

Что ноша добродетели легка.

Он отпускал грехи во имя веры,

Имел приятный голос и манеры,

Все примечал и превосходно льстил,

Всегда любезный и на все согласгтый.

Аббат монарха Франции прекрасной

(Он имя Бонифация носил)

Ученейшим доминиканцем был.

Прощая слабости людей охотно,

Он набожно и сладко говорил:

«Как жаль мне вас! Со стороны животной

Уязвлены вы. Это доля всех.

Любить Агнесу несомненный грех,

Но этот грех простится всех скорее.

Народ господень, древние евреи,

Ему нередко предавались.

Сам Отец всех верующих, Авраам,

Решил иметь ребенка от Агари, —

Его пленил служанки юной взгляд,

Недаром возбуждавший ревность в Саре.

Иаков на двух сестрах был женат.

Все патриархи жили в сладкой смене

Различнейших любовных наслаждений.

Старик Вооз – и тот решил позвать

Старуху Руфь с ним разделить кровать.

Натешившись с Вирсавией вначале,

Давид великий прожил без печали

Душой и телом в избранном серале.

И храбрый сын его, известный тем,

Что волосы врагам его предали,

Раз переведал весь его гарем.

Вам ведома и участь Соломона:

Он был мудрец, пророк и веры щит,

Иеговы опора, меч закона,

И волокита был из волокит.

Так было с первого грехопаденья.

Так есть и будет – это доля всех.

Утешьтесь! Юность ищет наслажденья,

А старость мудрая замолит грех».

«О, – Карл промолвил, – ваша речь прекрасна,

Но, к сожаленью, я не Соломон.

Он счастлив был, а я скорблю ужасно.

Имел любовниц целых триста он,

А я одну, и с этой разлучен».

По носу слезы потекли, мешая

Унылому монарху говорить.

Тут видит он, во всю несется прыть

Какой-то всадник, реку огибая,

Подпрыгивая на седле смешно.